Бабенка посмотрела в сторону леса, где кругом громадного костра расположились новгородские малолетки.
— Я-то тут при чем? — ответил Григорий. — Сама понимаешь, мобилизован, как и все вы.
— Вот, ироды! — вдруг озлобилась бабенка, — и на кой чорт им эти ямы нужны? — бабенка смачно, по-мужски выругалась, — все равно, как немцы подойдут, вся красная армия разбежится.
Работавшая рядом смазливая девушка лет 18-ти поправила платок и сделала Григорию глазки. Из леса, где около костра сидели малолетки, доносились звонкие голоса, смех и матерная ругань.
— Так вы уж, Григорь Павлович, за нас похлопочите: вы человек образованный и сочувственный, — бабенка опять перешла на жалостливый тон, — детишки ведь дома остались махонькие… с бабкой старой. Как она одна там справляется?
Григорий пошел дальше. На участке, занятом подмосковными, было много незанятых никем мест и в общем было сделано втрое меньше, чем у пензенских.
— А где Шура? — спросил Григорий у высокой худенькой блондинки, приехавшей с ним в одном вагоне.
В глазах девушки забегали искорки.
— Не знаю, — пожала она плечами.
— Домой убежала? — равнодушно спросил Григорий.
— Не знаю. С утра не видно… — озорные огоньки в глазах девушки забегали сильнее.
— Эх, дамочки, вы не ройте ямочки, - донеслось из леса. — Придут наши таночки…
Григорий сделал еще несколько шагов. Между двух еле начатых ям виднелась глубоко ушедшая в землю щель. Крепкая коренастая девица при приближении Григория оперлась на лопату и посмотрела на него решительно и смело.
— Скоро кончу, — сказала она.
— Молодец! — похвалил Григорий.
— А как кончу, домой пустите? — в тоне девушки почувствовался напор и вызов.
— А я что ли пускаю? — улыбнулся Григорий.
Девушка нахмурила густые брови:
— А не пустите, так я свою норму сделаю и убегу.
— Только меня об этом не предупреждай, — еще раз улыбнулся Григорий.
— Кончу яму и убегу! — упрямо повторила девушка тоном обиженного ребенка и опять начала упорно копать.
Вдали замаячила фигура Зускина. Григорий пошел ему навстречу. Прораб шел быстрой нервной походкой, черное пальто развевалось на ветру, кепка сдвинулась на бок. За прорабом вяло следовал курчавый блондин с мясистым лицом и свиными глазками — инженер из Твери, заместитель производителя работ.
— Как у вас дела? — остановился Зускин.
— Неважно, — ответил Григорий. — Определенно убежало за ночь две и одной нет на работе. Наверное тоже убежала…
— А какая была вчера выработка?
— Как всегда, около 50%.
— Это невозможно, с этим надо бороться! — измученные глаза прораба посмотрели на Григория.
Григорий пожал плечами.
— А это что? — Зускин повернулся в сторону леса.
Новгородские малолетки положили в костер сразу несколько охапок хвороста и пламя взметнулось чуть ли не до верхушек деревьев.
— Новгородская бригада, — ответил Григорий.
Зускин рванулся к лесу. Григорий и заместитель прораба последовали за ним. При приближении Зускина, смех и крики у костра несколько стихли, но никто из ребят не двинулся с места.
— Как вам не стыдно! — начал прораб, подходя к костру, — страна переживает величайшее напряжение, красная армия героически проливает кровь. Высчитано, что при взятии линий подобных той, которую мы с вами строим, противник несет в семь раз большие потери, чем при передвижении по неукрепленной местности. Ваша лень будет оплачиваться кровью ваших братьев!
— А почему, когда немцы подошли к нашему заводу, то все начальство бежало, а нас бросили? — крикнул мальчишеский голос из-за костра.
— Жалованье не заплатили, а кассу украли, — добавила вихрастая девчонка лет 17-ти.
— Паникеры и дезорганизаторы рано или поздно будут наказаны.
Григорию показалось, что на глазах прораба заблестели слезы. Ребята неохотно отошли от костра и медленно побрели к противотанковому рву. Зускин стал с ненавистью раскидывать горящие ветки.
— Чорт знает, что делается! — обернулся он к Григорию, как бы ища сочувствия и поддержки. — Я сам из беспризорных. Комсомол и партия помогли мне стать инженером… человеком сделали, а эти… ведь это все дети рабочих и крестьян! Я перестаю понимать, что кругом происходит.
Зускин повернулся и, как раненый, пошел в ту сторону, где в лесу мужчины-рабочие строили доты для артиллерии.
— Покурим? — заместитель прораба протянул Григорию пачку папирос.
Григорий сел на пень, только что оставленный малолетками. Зам заботливо подбросил в костер хворосту и повернул к Григорию самодовольно сияющую физиономию.
— Вы знаете, тут один крестьянин рассказывал, как немцы занимали его деревню. Сначала все испугались, — заместитель прораба сделал круглые глаза, — думали, будут репрессии ну, скажем, деревенских партийцев и комсомольцев вылавливать начнут. Можете себе представить, ничего подобного! — лицо зампрораба стало торжественным. — Выходит из танка офицер, знаете, настоящий, с военной выправкой, собрал кругом себя толпу, вынул кулек конфект и полную горсть в толпу… знаете, этаким офицерским жестом!
Свиные глазки с торжеством посмотрели на Григория. Григорий ничего не ответил. Где-то в глубине души поднялось отвращение: вся сволочь, которая только что пресмыкалась перед советской властью, уже готова пресмыкаться перед Гитлером. Для меня ставка на немецкую победу неизбежное зло, единственный выход, а для этаких смена хозяина. Новый 17-ый год начинается, только большевики, как черви, находили наслаждение в процессе разложения и гниения государственного организма, а мы все думаем, как бы скорее начать созидать заново.
Григорий отошел от костра и пошел к дороге, пересекавшей поляну. Там, у столба с висевшей на нем шпалой, стояла женская фигура. Для того, чтобы рабочие не «перекуривали» непрерывно, Зускин уже несколько дней назад велел поставить у дороги столб и выделил специальную работницу, которая должна была через каждый час давать сигнал к общей пятиминутной перекурке. На эту нетрудную работу попала жена приятного молодого мужчины с неприятными глазами, на которого Григорий обратил внимание еще в первый день приезда на работу. Молодой человек оказался студентом каких-то курсов в Калинине, будто бы готовивших прокуроров. Версии о курсах Григорий верил мало, но ему было ясно, что будущий прокурор приехал для того, чтобы присматривать за рабочими и быть около мобилизованной жены.
— Ну, как дела, Катя? Скоро звонить будете? — подошел Григорий к молодой женщине, с которой был в хороших отношениях.
Катя покраснела — она стеснялась своей работы.
— Через десять минут.
Лицо у Кати было миловидное, чисто русское.
— Знаете, — заговорила она доверительно понижая голос. — Муж вчера в Калинин ездил, так там пять церквей открыли. По распоряжению НКВД, в две ночи из старых храмов склады вывезли и заново их отремонтировали, — глаза Кати расширились от возбуждения.
— А что слышно о фронте? — спросил Григорий.
Газеты почти не приходили и сведения о войне доходили урывками.
— Всё наступают, — сообщила тем же доверительным тоном Катя. — У Новгорода стоят, чего-то дожидаются, а в других местах наступают.
По тону Кати никак нельзя было понять, как она относится к разгрому Красной армии и победному
