возможность активной борьбы, скорее освободить заключенных. А немцам Россию не захватить… и крайнем случае часть Украины и то временно.
Вечером Григорию с трудом удалось найти Бориса и Владимира. Павла в Москве не было, он на второй день войны уехал по месту прописки и до сих пор не возвращался. Собрались у Владимира, бесцеремонно выпроводив из комнаты взволнованную, выбитую из колеи Лидию Николаевну.
— Как ты сумел въехать в город? — спросил Борис, садясь в кресло.
— До пригородного поезда ребята на грузовике подвезли, а потом, за Дмитриевым, взял билет и приехал, — ответил Григорий. — А что?
— А то! Павел передал, что ездить больше не сможет: билеты на дальние поезда продают только по предъявлении московского паспорта с пропиской или серьезного командировочного удостоверения. «Липы», которыми пользовался Павел, перестали действовать. Теперь к нему Оля будет ездить.
— А из Москвы билеты продают? — встревожился Григорий.
— Из Москвы пока можно выезжать беспрепятственно, вчера проверяли, — успокоил его Борис.
Григорий рассказал о своем увольнении. Об аресте Николая все уже знали.
— Чистят! — процедил сквозь зубы Борис.
— Теперь могут арестовать Павла, — забеспокоился Владимир. — Его ведь из Москвы выбросили в связи с делом Николая.
— А какое у нас вообще положение, многих призвали? — спросил Григорий.
— Большинство наших в армию не попадает, как мы и предполагали, — ответил Борис. — Одни получили бронь, как специалисты, другие, как ты и Павел, не призваны из-за политической неблагонадежности.
— Меня лично могут призвать, — вмешался Владимир, — хотя большинство моих инженеров уже получили бронь, но самое главное надо решить, как спасти тебя и Павла от ареста.
— Меня в конце концов должны мобилизовать, — задумался Григорий, — а положение Павла очень опасное.
— Уезжая, Павел говорил со мной подробно, — сказал Борис- По его мнению, немцы могут взять
Москву в течение лета и в этом случае наша главная задача — собрать все кадры в столицу сразу после ее падения. Тогда можно будет говорить о развертывании работы. Судя по тому, что слышно кругом, большинство уверено в крушении режима. Стало быть, армия воевать не будет.
— А вот Алексей Сергеевич против пораженчества, — вспомнил Григорий.
— Отец моей Любы тоже петушится, — нахмурился Борис, — национальная гордость одолела, но таких мало. У меня на службе все партийцы носы повесили, а кое-кто из ответственных уже в Сибирь сматывается.
— Я говорил со многими из своих людей, — осторожно начал Владимир. — Все думают, что большевизм погибнет, но мне не нравится одно: надеясь на стихийность крушения режима, никто не думает об активной борьбе, скажем, о вооруженном восстании в тылу.
— Это естественно. — вспыхнул Борис. — Ты подумай: даже мобилизованных солдат отправляют на фронт без оружия. Как восстанешь? А коли попал на передовую, целесообразнее перейти к немцам, чем начинать бузу в тылу. Я уверен, что гитлеровское наступление обгонит развал армии. Это не 17-ый год: тогда четыре года в окопах просидели, знали друг друга хорошо. Сейчас события развиваются слишком быстро.
— Я согласен с Борисом, — вмешался Григорий. — Болтовней заниматься нечего. Павел прав: с несколькими десятками людей мы все равно ничего сейчас не сделаем, а вот в случае падения Москвы можно будет развернуться очень быстро. Сейчас надо только сохранить кадры и не потерять связь друг с другом.
Глава вторая.
РЕЧЬ СТАЛИНА
Фронт приближался к Москве медленнее, чем предполагал сначала Павел, но достаточно быстро, чтобы вызвать панику. 23-го июня объявили мобилизацию родившихся в 1905-1918 г.г. Это была категория Павла, но повестки он не получил. Бывшим заключенным не доверяли. Нависала угроза расправы с ненадежным элементом,… — Успеют ли? — думал Павел. Обреченный на пассивное ожидание, он целый день сидел против черной розетки радиоточки. Сообщения с фронта были коротки и неясны.
Еще в Москве, на второй день войны, Павел прослушал первую сводку: «Враг почти везде отброшен на свою территорию, хотя им и занято несколько местечек». 25-го июня громкоговоритель на бревенчатой стене в комнате хозяйки Павла уже не говорил о том, что враг отброшен — враг встречал упорное сопротивление, значит, наступал. Радио сообщило о потерях авиации за три дня войны: 374 советских и 380 немецких самолетов. По-видимому, советские потери в авиации были гигантскими. 28-го числа, на шестой день войны, говорилось об отходе советских войск на заранее подготовленные позиции. Очевидно, начиналось бегство. 1-го июля было сообщено о создании комитета обороны. В комитет вошли: Сталин, Молотов, Ворошилов, Маленков и Берия. 2-го июля радио передало постановление Совнаркома о всеобщей противовоздушной подготовке. В сводке говорилось о Минском и Бобруйском направлениях. Термин «направление» напоминал Финскую войну и означал отсутствие настоящего фронта. 3-го июля по радио выступил сам Сталин.
Что он может сказать народу в такой момент? Десять дней молчал и каких десять дней! — Павел почувствовал дрожь волнения. — Комитет обороны, всеобщая противовоздушная оборона! Конечно, большевики не сдадутся и примут все меры. Успеют ли? Немцы должны теперь встретиться со свежими войсками. Может быть, наступление приостановлено?
Старуха-хозяйка села напротив Павла. В хитрых глазах и морщинистом лице женщины было почти такое же напряженное ожидание, как и у Павла. — Что она думает, что чувствует? С момента выселения из Москвы в 1940 г., Павел боялся хозяйку. Дочь ее работала в милиции. В местечке было много высланных и, конечно, НКВД следило за ними, а следить было легче всего через хозяев. Надо было быть очень осторожным. В свою очередь, хозяйка, по-видимому. побаивалась Павла — выслан из Москвы, а дома никогда нет. Работает неизвестно где. У нее тоже были основания для недоверия.
«Товарищи! Граждане! — трудно заговорил глухой голос с сильным кавказским акцентом. Братья и сестры!» — Павел вздрогнул, настолько поразило его это обращение. — Так принято обращаться к молящимся в церкви! Но Сталин… как беспомощно и фальшиво звучит это обращение в речи вождя безбожного государства!
Два раза Сталин замолкал совсем — слышалось булькание воды и порывистые глотки. «Как могло случиться, что наша славная Красная армия сдала фашистским войскам ряд наших городов»…
Двадцать пять лет готовились, двадцать пять лет объясняли все лишения необходимостью укреплять Красную армию, а у немцев 17 возрастов необучено и всего как несколько лет восстановлена всеобщая воинская повинность, — мысленно возражал Сталину Павел.
«Немцы целиком мобилизовали и бросили 170 дивизий», — сипел микрофон.
За две недели до войны англичане предупреждали большевиков о сосредоточении немецких войск на восточной границе, Наши обозвали их провокаторами, но к немецкой границе уже давно шли военные эшелоны, Очевидно, просто напросто просчитались: думали напасть сами, а Гитлер их опередил.
Сталин заговорил об угрозе возвращения помещиков и капиталистов. — Старая песня! — усмехнулся Павел, — Рассчитывает на дураков. Кто может серьезно считать реставрацию возможной? Да и помалкивал бы уже лучше о помещиках после организации колхозов! —Павел потерял интерес к речи — все было ясно. — Вспоминает Наполеона и войну 1914 г. Вспомнил бы лучше о лозунге «Долой войну» и о Брестском мире! Знают, за колхозы никто умирать не станет, так хватаются за национальное чувство. Наступали бы сами, - трубили бы о всемирном отечестве трудящихся.
— «При вынужденном отходе частей красной армии, — продолжал голос, — нужно угонять весь подвижной железнодорожный состав, не оставляя врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставляя противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего. Колхозники должны угонять весь скот, хлеб сдавать
