батальон. Недельку отдохнете и поправитесь. Спать можете в палатке у санитара.
Такой оборот дела понравился Григорию и совсем его успокоил. Сопроводительный документ они мне напишут и всё будет в порядке.
Ночь Григорий спал в непривычном комфорте, на походной постели под шерстяным одеялом. Утром он побрился и вымылся в холодной речке. За ночь прибыло еще два солдата с передовой, оба с острой дизентерией. Умывшись, Григорий вернулся в палатку. Санитар варил кашу на железной печке. От печки шло тепло, наполнявшее всю палатку. Каша показалась Григорию необыкновенно вкусной: полтора месяца он ел только жидкий суп. Больные дизентерией лежали на куче хвороста и стонали. Санитар стал внушать Григорию смутное подозрение: слишком уже быстрые были у него глаза и движения. Не жулик ли? — подумал Григорий, когда санитар явно заинтересовался его вещевым мешком.
— Это что у тебя тут?
Санитар наклонился и мгновенно вытряхнул содержимое мешка на землю. Григорий ожидал чего угодно, но не этого.
— Немецкие журналы?
Санитар поднял двумя пальцами, как опасное взрывчатое вещество пачку немецких иллюстрированных журналов, принесенных Григорию командиром взвода.
— Откуда это у тебя? - санитар обернулся и в упор посмотрел на Григория. Это был тот же, давно знакомый взгляд чекиста.
Во рту Григория пересохло. Попался и так глупо и неожиданно! И зачем я ушел с передовой?
— Трофейные, — сказал Григорий, как можно спокойнее, — нашел в немецком блиндаже.
— Читаешь по-немецки?
— Немного.
— Ага! — тон был у санитара такой, как будто он обнаружил важнейшее политическое преступление.
На передовой все рассматривают найденные немецкие журналы, — с возмущением подумал Григорий и тут же вспомнил, что это на передовой, а тыл начинается после заградительных постов.
О санбате уже не было и речи, Григорий сидел перед палаткой, забыв о контузии и ждал. Чего? Может быть ареста, во всяком случае чего-то плохого. Санитар ушел в палатку врача и Григорий слышал, как трещал полевой телефон. Потом санитар вернулся и занялся приведением в порядок медикаментов, всё время следя за Григорием, Больные дизентерией тихо лежали на хворосте, делая вид, что вообще не видят Григория. Через час прискакал верховой на взмыленной лошади и санитар передал ему журналы, неся их почти на вытянутых руках, как нечто отвратительное. Верховой скрылся так же поспешно, как и прискакал. Затем опять звонил полевой телефон, — очевидно журналы были доставлены в секретную часть и там просмотрены. Затем санитар надел шинель, подтянул пояс и сказал Григорию и дизентерийным, что он проводит их до штаба полка, откуда они будут направлены дальше.
Штаб полка был в часе ходьбы, около деревни, в которую Григорий ходил на собрание с политруком. Григорий старался запомнить дорогу с тем, чтобы в случае чего бежать и ночью перейти к немцам. В штабе, расположенном среди мелкого леса, Григорий ждал у какого-то блиндажа, пока выйдет санитар. Санитар вышел, взял дизентерийных и увел их, даже не взглянув на Григория. Григорий оставался один. Часового к нему не приставили, значит не арестовали. Мимо прошел красноармеец с письмами в руках.
— В полевую почту? — спросил Григорий.
— Да, сдаю письма нашего батальона, — ответил красноармеец.
Лицо у него было добродушное. Фронтовик, — решил Григорий.
— Подождешь? Я напишу открытку сестре. Сдашь заодно? — попросил Григорий.
— Ладно, пиши, — согласился красноармеец.
Григорий достал открытку и быстро написал Леночке:
«Чувствую себя плохо: кажется начался рецидив ревматизма, мучившего меня в 1930 году. Если не буду писать, значит направлен в госпиталь.»
Солдат взял письмо, положил в общую пачку и ушел. Григорий почувствовал прилив энергии. Пройдясь несколько раз около блиндажа, он тихо отошел в сторону и остановился. Никто за ним не следил. Григорий повернулся и, не торопясь, сдерживая волнение, пошел по направлению к передовой. Никто не обратил на него внимания.
Выйдя на бугор, с которого была видна немецкая передовая, Григорий остановился. До сих пор им владела только одна мысль: надо избежать ареста. Вскоре после того, как Григорий вышел из леса, в котором был расположен штаб полка, он натолкнулся на заградительный пост. Опять это был тщедушный подросток. Постовой молча пропустил Григория, но на этот раз обостренная впечатлительность Григория не отметила В поведении часового ни смущения, ни скрытого страха. Выход на передовую был открыт.
Ушел! — обрадовался Григорий, но чувство облегчения продолжалось только до гребня холма.
Даль за немецкой передовой манила надеждой на свободу, но столб земли взметнулся там, где должна была быть советская передовая. Второй, третий… Артиллерийская подготовка продолжалась — значит, контратаки еще не было. С тихим жужжанием пролетела пуля. Григорий пригнулся к Земле и побежал к танку. В яме между гусеницами было холодно, но сухо.
Хорошее место, — подумал Григорий, не тыл и не передовая, никого, кроме мертвого немца, и полуживого русского.
Григорий почувствовал озноб и тошноту.
— Что со мной? В самом деле контузия или просто я переутомился, изголодался и простудился? Как хорошо было в санитарной палатке около печки! Зачем он полез в мой мешок? Шутка сказать, мог бы неделю отдохнуть в тепле и сухости!
Озноб усилился.
Леночка наверное получит мое письмо, получит и поймет, что я могу быть арестован. Несчастная! Опять новое беспокойство. А где Катя, что они с ней сделали?
Григория охватил приступ бешенства.
Нет, хуже большевиков ничего не может быть!
Сильно заболела голова.
Да, это только страх ареста заставил забыть о контузии, а я действительно весь разбит. Хватит ли сил дойти до своей роты? Умереть одному в этой дыре под танком… а не всё ли равно — умирать одному или на людях? Нет, одному страшно…
Григорий вылез из ямы и, прячась за танком, посмотрел вперед. Начинало темнеть. На фоне серых облаков таяли силуэты расщепленных деревьев» Неудержимо потянуло к людям.
— Надо обдумать, — остановил себя Григорий. — Немцы могут атаковать ночью или завтра утром. Эту высоту они должны будут занять во что бы то ни стало. Может быть, самое разумное дождаться их здесь?
Григорий посмотрел на труп немца и не сразу понял, что с ним произошло.
— А, это зубы обнажились! Раскрылся рот.
Труп улыбался. Холод острой струей пробежал между плеч.
— Почему этот труп попадается мне всё время на глаза? Разве мало их лежит вдоль фронта?
Мрак сгущался больше и больше. Заморосил дождь. Григорий перекинул мешок за плечи и стал пускаться в овраг.
Минометчики стояли на том же месте, но что-то изменилось за сутки, которые отсутствовал Григорий. Больше было воронок, больше разбитых блиндажей, меньше минометов и значительно меньше людей. Григорий стал подниматься от реки вверх по оврагу, когда только что кончилась вечерняя стрельба. Первый из попавшихся минометов еще дымился, но около него же не было никого и, несмотря на дождь, он стоял ничем не прикрытый в обсыпавшемся окопе, Несколько копошившихся у блиндажей бойцов не обратили на Григория внимания. Григорий пошел к блиндажу командира роты. Вместо него, зияла воронка и валялись обгорелые доски.
— Где командир роты? — спросил Григорий высунувшуюся из щели физиономию.
Физиономия ничего не ответила и скрылась. Григорий пошел дальше и вдруг увидел Козлова. Козлов посмотрел на него тусклыми глазами и хотел пройти мимо. Григорий окликнул его. Козлов остановился.
— Меня не приняли в госпиталь, я вернулся. Где командир взвода и командир роты?
