защитные очки, и теперь вынужден был лишь чертыхаться, когда мраморные осколки попадали ему в глаза. Но он все равно продолжал исступленно работать, до тех пор пока его руки не опустились от страшной усталости. Наконец он оторвался от своего творения, умылся и пошел готовить Иден обед.
Когда Джоул спустился к ней в подвал, она встретила его недовольным взглядом.
– Ты где был?
– Работал.
– Мне очень скучно без тебя. Я проснулась и обнаружила, что ты приходил сюда и ушел. – Иден встала и, обняв его за талию, подставила губы для поцелуя. Не зная, как отреагировать, он неловко поцеловал ее. Она прильнула к нему, будто кошка. – Не делай так больше.
– Ты так крепко спала. Мне было жаль тебя будить. Как ты себя чувствуешь?
– Отлично.
– Ну и хорошо. – Джоул осторожно отстранил ее от себя. – Поешь.
Иден села на кровать и взглянула на остывающий на подносе обед, затем спросила:
– Можно мне выйти отсюда? Он покачал головой.
– Нет.
У него разрывалось сердце при виде ее разочарования.
– Ну пожалуйста, Джоул.
Джоул собирался сказать, что больше не позволит ей выходить из дома, но это было выше его сил.
– Позже, – произнес он. – Когда стемнеет. Сейчас еще день. Кто-нибудь может увидеть тебя.
– Ты серьезно? – обрадовалась Иден. Джоул кивнул.
– Мы могли бы снова вместе поесть, – предложила она. – Я бы приготовила ужин для нас двоих. Я неплохо готовлю. Разрешишь?
– Готовь, если тебе так хочется.
– Да, мне очень хочется, – улыбнулась Иден. Она стала есть с таким аппетитом, какого он никогда у нее не замечал. Ее пищу все еще составляли главным образом фрукты, сыр и хлеб. С жадностью заглатывая все это, Иден не переставая болтала о впечатлениях предыдущего дня, о буре в пустыне, о его скульптурах и о том, что она ощутила, снова оказавшись на воле.
Джоул молча смотрел на нее, удивляясь произошедшей в ней перемене. Казалось, здоровье и жизненные силы вливаются в нее буквально на глазах; от ее изможденного вида не осталось и следа. Она набрала в весе, исчезла куда-то ее бледность. Все это было похоже на чудесное преображение, которое случается с пустыней, может быть, раз десять в столетие, когда вдруг начинают идти дожди и бесплодная, истощенная земля неожиданно до самого горизонта покрывается ослепительными алыми маками, одуванчиками и клевером; и там, где был лишь раскаленный песок, расцветает сад, и то, что было мертво, наполняется жизнью.
Какой же она стала красивой! У Джоула даже запершило в горле. Она была, словно бабочка, которую он поймал и теперь страстно желал отпустить на свободу.
Но как? Как он мог ее отпустить?
Октябрь, 1973
Коста-Брава
Де Кордоба снес чемоданы вниз по мраморной лестнице к «ягуару». Помогать ему было некому, так как Мерседес отпустила всю прислугу на уик-энд. Если не считать стоявшего у ворот охранника, поместье выглядело обезлюдевшим и молчаливым, притихшим в ожидании отъезда старых и приезда новых хозяев.
Превозмогая боль в спине, он погрузил чемоданы в багажник, затем выпрямился и замер, подставив лицо ласковому утреннему солнцу и любуясь великолепным особняком, который до недавнего времени принадлежал Мерседес Эдуард. Ряды белых колонн и высокий стеклянный купол, казалось, сияли в спокойном свете начинающегося дня. Растущие вокруг дома деревья начинали одеваться в осенний наряд: тускнеющая зелень листвы уже сменялась золотыми и красновато-коричневыми тонами. Сейчас поместье выглядело красивым, как никогда, отметил про себя полковник. Очаровательное место. Прямо-таки Занаду.[17]
Он подумал о девушке, которую никогда не видел и ради которой Мерседес пожертвовала всем, что у нее было. Поймет ли она? Сможет ли когда-нибудь осознать, что сделала для нее мать?
Женщины не выходили. В эти минуты они где-то в доме прощались друг с другом. В Барселону Майя не поедет. Мерседес запретила ей это.
Де Кордоба мог лишь представить себе, какие чувства испытывает сейчас ее истерзанное сердце. Ей приходилось справляться не только со страшными переживаниями за Иден и утратой всего своего имущества, но и с крушением нежной дружбы, которая – он это точно знал – была настоящей и крепкой. Столько горя навалилось на нее со всех сторон! Но, как всегда, ее стойкость вызывала у полковника граничащее с благоговением восхищение.
И она победила, в чем они никогда и не сомневались.
До приезда Иден де Кордоба будет рядом с Мерседес в отеле «Палас» в Барселоне. А Майя возвращалась в Севилью, к своей матери. Скоро должна была подъехать машина, чтобы отвезти ее в аэропорт. Едва ли, размышлял полковник, она когда-нибудь снова увидит Мерседес. Раз уж та что-то решила – назад дороги нет. И Майя знает это.
Он услышал шуршание шин по гравию и обернулся. Возле «ягуара» остановилось такси. Из него вышел водитель.
– Машина до аэропорта. Для сеньориты Дюран.
– Она будет с минуты на минуту, – сказал де Кордоба.
Таксист, сунув руки в карманы брюк, уставился на дом.
– Ничего себе особнячок, а? Умеют же некоторые жить.
– Да, – кивнул де Кордоба. – Некоторые жить умеют.
Насвистывая что-то себе под нос и бесцельно поддевая носком ботинка камешки, таксист принялся прогуливаться взад-вперед по дорожке.
Наконец дверь открылась, и на пороге дома показалась Майя. На ней был безупречно сидевший строгий костюм с золотыми пуговицами. Но ее лицо изменилось до неузнаваемости. Она была бледной как полотно и сдерживала себя лишь неимоверным усилием воли. Глаза красные от слез. Де Кордоба поспешил к ней, чтобы помочь спуститься по ступенькам. Он почувствовал, что всю ее бьет дрожь.
– Спасибо, – прошептала Майя. Она дотронулась до его руки. Ее ладонь была холодна как лед.
Водитель такси открыл дверцу. Майя повернулась к полковнику, но была не в силах что-либо сказать. Такое выражение лица, как у нее, ему доводилось видеть и раньше – у осужденных и обреченных на смерть.
– Я сделаю все, что смогу, – мягко произнес он.
– Спасибо, – снова прошептала она, продолжая неподвижно стоять на месте, словно ноги отказывались слушаться ее.
Де Кордоба поцеловал ее в щеку, усадил в машину и захлопнул дверцу. Махнув на прощание, таксист сел за руль.
Полковник отступил в сторону. Когда автомобиль развернулся, он вновь увидел Майю. Она сидела, закрыв лицо руками.
Мерседес вышла из дома четверть часа спустя. Как и Майя, она была великолепно одета и казалась спокойной, но ее веки припухли, а движения были необычайно скованные и неуверенные. Она закрыла дверь на ключ и подошла к машине.
– Вы готовы? – спросил де Кордоба. Мерседес кивнула. Когда они ехали по кипарисовой аллее, она даже не оглянулась. Остановившись возле ворот, они отдали ключи консьержу и выехали на дорогу.
Полковник вел автомобиль молча, ожидая, когда Мерседес первой нарушит тишину. Но она не проронила ни слова до тех пор, пока они не выехали на Барселонское шоссе.
– На следующей неделе Иден исполняется двадцать один год, – наконец сказала Мерседес.
– Надеюсь, это принесет ей удачу.
– Чего он ждет?
– Не знаю.
