Первородный грех. Книга вторая

ему грузить багаж на тележку. – Если с этими вещами что-нибудь случится, мы оба можем считать себя трупами.

Оливейро Маркес улыбнулся. Но затем он увидел выражение лица де Кордобы, и его улыбка погасла.

Сонора, Мексика

Он проснулся еще до рассвета и лежал, вслушиваясь в робкий щебет первых утренних птиц. Рядом, прижавшись к нему, неподвижно лежала Иден. Ночь они провели в одном спальном мешке, в объятиях друг друга, будто влюбленные. На разложенных сиденьях «доджа» спать было неудобно. Сначала Иден стонала, но потом все же забылась глубоким, тяжелым сном. Джоул решил не будить ее до тех пор, пока она не проснется сама. Сейчас ей отчаянно нужно было как следует отдохнуть.

Бережно прижимая к себе ее голову, он через заднее стекло посмотрел на небо. Оно медленно розовело. Только бы ей стало лучше.

В тишине утра Джоул думал о том, что сегодня, должно быть, они проведут свой последний день вместе. И он уже никогда больше не сможет обнять свою несостоявшуюся сестру, свою несостоявшуюся любовницу. Но ощущения горя у него не было. Пока не было.

Он любил ее как сестру и как женщину, но это его не смущало. Они подарили друг другу счастье любить – раз и навсегда. И, когда в будущем его память будет возвращаться к этим дням, он будет вспоминать о них с чувством радости.

Теперь, уже без злости и душевной боли, Джоул увидел то, что не мог видеть прежде, – он держал в своих объятиях существо, ставшее для него самым дорогим на свете. Любовь Иден стала теперь важнее, чем даже справедливость. Она излечила его лучше, чем это могла бы сделать месть.

Она была первой женщиной, которую он по-настоящему полюбил. Первым человеком, которого он обожал и боготворил. И она научила его заглядывать в себя, открывать в себе качества, о которых он никогда бы не догадался, не прикоснись он к ней.

Сблизившись, они дополнили, обогатили друг друга. Возможно, в этом и состояло их истинное предназначение. Стать единым целым. Познать друг друга. Познать себя. Понять, что всю жизнь их просто использовали другие, которые отдавали отрока за блудницу и продавали отроковицу за вино.

Он вытащил ее из ее рабства и не сомневался, что и она могла сделать его свободным от его оков. Его любовь к Иден была безграничной, всепоглощающей. Может быть, он уже стал свободным. Может быть, она уже сотворила чудо и избавила его от злобы, горечи, от жгучего чувства обиды, которое отравляло всю его жизнь.

Неужели поздно остановить механизм, который он привел в движение?

Она заворочалась и пробормотала его имя. Потом слабо застонала.

– Иден? – Было уже достаточно светло. Джоул расстегнул молнию спального мешка. Она перевернулась на спину. Он приподнялся на локте и заглянул ей в лицо.

Его светлые мечты улетучились без следа. «Она умирает», – с ужасом подумал он.

Губы Иден потрескались, как дно пересохшего озера, лицо вытянулось, щеки ввалились. Кожа приобрела какой-то неживой, коричневато-желтый, землистый оттенок.

– Иден! – теряя рассудок, закричал Джоул, тряся ее за плечи. – Иден, проснись!

Он принялся целовать ее губы, в уголках которых застыла белая пена. Ее кожа показалась ему раскаленной. Схватив бутылку с водой, Джоул начал смачивать ей лицо. Впервые с тех пор, как он вернулся из Вьетнама, его мысли обратились к Богу.

Господи, возьми меня вместо нее. Сделай из меня козла отпущения. Я же всегда был Твоим козлом отпущения. Ты не можешь забрать это невинное создание! Она ведь ни в чем не согрешила!

Иден начала медленно приходить в себя. Когда она окончательно проснулась, Джоул увидел, что и белки ее глаз тоже приобрели желтоватый оттенок.

– Где мы? – прошептала она.

– В Мексике. В пустыне. – От страха за нее его голова шла кругом. – Как ты?

– Дерьмово. Слабость ужасная.

– Хуже, чем вчера?

– Может быть, немного лучше. – Ее глаза снова закрылись.

– Я приготовлю завтрак. А ты постарайся снова заснуть.

Оставив ее, Джоул выбрался из машины. Первые лучи восходящего солнца окрасили горы в персиковый и пурпурные цвета. Росший вокруг кустарник был по-осеннему сухим и бесцветным. Среди стоящих неподалеку сагуаро деловито трудились пустынные дятлы.

Джоул включил газовую плитку и поставил на огонь кофейник. Потом набрал сухих веток, развел костер и с помощью нескольких камней пристроил над ним сковородку. Шипение яичницы с беконом и запах готовящейся пищи несколько приободрили его. Впервые за многие годы пустыня показалась ему необитаемой и наводящей страх, землей, на которой не было места человеку.

Он попытался собрать волю в кулак, чтобы противопоставить свой характер враждебным силам природы, чтобы развернуть знамя своей независимости над этой дикой местностью. Он вдруг почувствовал себя ужасно одиноким.

Джоул поднес Иден тарелку с завтраком, но есть она не смогла.

– Ну пожалуйста, попробуй, – взмолился он. – Вот увидишь, тебе сразу станет легче.

Только для того чтобы сделать ему приятное, она села и положила в рот кусочек бекона. Но от соленого вкуса к горлу подкатила тошнота. У нее началась жуткая рвота.

Он держал Иден двумя руками, чувствуя, как содрогается в конвульсиях ее хрупкое тело. Это было невыносимо. Она теряла последние силы.

Иден снова заснула. Когда Джоул застегивал молнию ее спального мешка, перед его глазами отчетливо всплыла страшная картина множества застегнутых на молнии мешков, которые он видел во Вьетнаме.

После этого он тоже не смог есть.

Он выпил немного кофе, покидал в «додж» вещи и завел мотор. Если верить карте, шоссе на Кукурп должно было проходить западнее. Он взглянул на компас и тронулся в путь. Пустыня здесь была каменистая, но ровная. Внимательно следя за дорогой, Джоул смог вести автомобиль так, чтобы Иден не очень сильно трясло. Каждые несколько минут он с тревогой оглядывался на нее. Она лежала как мертвая, черные волосы закрывали ее лицо. Он гнал машину, не переставая молить Бога, чтобы тот сохранил ей жизнь.

Через два часа они выскочили на Кукурпское шоссе. В этот ранний час оно оказалось совершенно пустым. Однако и в другое время суток здесь едва ли можно встретить много машин, так как, по сути, это была никудышная дорога с бесчисленным количеством выбоин и осыпающимися краями. Но ехать в Эрмосильо по главному, забитому транспортом шоссе Джоул не хотел.

Кукурп имел такой же жалкий вид, как и дорога, что вела в этот забытый Богом городишко. Однако там была заправочная станция. Пока сонный работник бензоколонки заливал горючее в бак «доджа», Джоул зашел в обшарпанную телефонную будку без двери и позвонил в отель «Сан-Себастьян» в Эрмосильо.

Сеньор де Кордоба еще не зарегистрировался, ответили ему, но с завтрашнего дня на его имя заказан номер.

С завтрашнего дня.

Повесив трубку, Джоул почувствовал, что его охватывает паника. До завтра Иден могла просто- напросто умереть. Может быть, она уже сейчас умирает. Ее срочно надо везти в больницу. Но Джоул не смел. Им придется провести ночь, а возможно, даже две в машине, если, конечно, он не рискнет остановиться в каком-нибудь отеле.

Его ослепил гнев. Да что они там возятся? Почему тянут столько времени? Почему не смогли собрать деньги быстрее?

Он заставил себя успокоиться. Нельзя терять самообладание. Жизнь Иден находилась в его руках.

Он вернулся в «додж», развернулся, подняв облако пыли, и помчался в обратном направлении в расположенную в двадцати милях от Кукурпа Магдалену.

В Магдалене Джоул отыскал farmacia[18] и на корявом