пробивающимся вперед наперекор приливной волне и ждущим, когда его терпение будет вознаграждено.
– Это явно традиционные черты японского бизнесмена, – заметила Дэни.
– Но этот карп кажется особенно самодовольным, – возразил Нода, – словно он уверен в своей способности преодолеть волну.
– Любопытно… – пробормотал Шон.
– По правде говоря, – продолжал Нода, – именно этот карп – тонко задуманная и великолепно выполненная иллюстрация к сущности бизнеса в нынешней Японии.
– И все это – одна спинка кимоно? – удивленно округлила глаза Дэни.
– Видите шелковистое нижнее кимоно? – спросил Нода. – Это непременная деталь костюмов классического театра «но». Один из наиболее распространенных персонажей «но» – молоденькая девушка, стремящаяся войти в храм.
– Помню, помню, – закивала Дэни, – но зрители знают, что она вовсе не девственница.
– Да, – подтвердил Нода, – им известно, что она колдунья, потому что они видят блеск серебристых треугольников на белом шелке ее нижнего кимоно и понимают, что так может блестеть только змеиная чешуя.
Дэни молча рассматривала кимоно, выжидая и надеясь, что Нода станет менее загадочным и более откровенным.
Шон перевел взгляд на пояснительную табличку в витрине. На ней по-японски и по-английски был указан автор кимоно и владелец, предоставивший его организаторам выставки.
Собственником этого шедевра оказался Юкио Кояма. Шон молча обратил внимание Дэни на эту табличку.
– У японцев бытуют странные представления о взаимодействии официального и теневого обществ, – заметил Нода. – Определенная деловая практика, существующая в Японии, поразила бы американцев как откровенное мошенничество.
– Как это? – удивилась Дэни.
– Например, существуют так называемые сокайя – финансовые гангстеры, которые прерывают собрания корпоративных акционеров и вымогают деньги у крупных компаний. Большинство японцев считают, что сокайя – члены якудзы, японских организованных родовых преступных группировок.
– В таком случае, – возразила Дэни, – этому бизнесмену-карпу следовало бы тревожиться, а не усмехаться.
– За исключением одного случая, если карп связан с сокайя, – вмешался Шон. Нода снова улыбнулся.
– По-моему, этот карп, так сказать, крестный отец всех карпов, – произнес он, указывая на рисунок на спине кимоно. – Он управляет действиями сокайя, обеспечивая, если угодно, связь между организованной преступностью и законопослушными японцами.
– Неудивительно, что Кодзимура начал коллекционировать шелк: должна же у них быть хоть какая- то тема для разговоров при посторонних.
– Искусство подобно самой жизни, – проговорил Нода, – оно изобилует тонкостями, тайнами и сюрпризами.
Нода огляделся, убеждаясь, что в зале, кроме них, больше никого нет, а потом вытащил из внутреннего кармана пиджака конверт и вручил его Дэни.
– Надеюсь, в будущем нам удастся встречаться почаще, – сказал Нода и перевел взгляд на Шона:
– Мистер Кроу, вероятно, впоследствии мне придется обратиться к вам.
– Мой номер телефона есть у Дэни, – ответил Шон. – Звоните в любое время.
– Благодарю вас. Непременно позвоню.
Нода повернулся и вышел из зала не оглядываясь. Дэни воззрилась на конверт, оставленный Нодой. На нем не было никаких надписей, указывающих на отправителя или адресата.
– Можно, я сам? – спросил Шон, протягивая руку.
– Почему бы и нет? – насмешливо отозвалась Дэни. – Похоже, вы с Томом пришли к взаимопониманию.
Шон взял конверт и вскрыл его ногтем.
– Том понял, что ты спрашивала о шелке не для себя, – объяснил Шон. – И потому он вежливо напомнил, что теперь я в долгу перед ним.
– Я никогда не считала Тома особенно злопамятным.
– А разве я хоть словом намекнул на злопамятность?
Дэни развела руками.
В конверте оказался единственный лист бумаги – фотокопия газетной вырезки. Судя по узким столбцам и массивному заголовку, вырезка была старой. «Пятеро японских промышленников признаны виновными в военных преступлениях».
Шон держал вырезку так, чтобы Дэни могла читать ее одновременно с ним. Внимание обоих немедленно привлекло подчеркнутое имя.
Юкио Кояма.
В статье прямо излагались обвинения, выдвинутые против Коямы и других японских бизнесменов военным трибуналом, который судил военных преступников после второй мировой войны. Наказание было сравнительно мягким. По требованию правительства, желающего поскорее загладить все воспоминания о позорно проигранной войне, преступники были приговорены к недолгому тюремному заключению.
Шон издал удовлетворенное восклицание охотника, наконец-то напавшего на след крупной добычи.
– Кояма – военный преступник, – тихо произнес он. – Конечно, его вину не сравнить с виной нацистов, и тем не менее она существует.
– То же самое можно сказать о половине государственных деятелей нашей эпохи, – возразила Дэни. – И потом, прошло уже больше пятидесяти лет.
Шон еще раз перечитал вырезку.
– Здесь ни словом не упомянуто о возможности официальной амнистии.
– Даже так? – изумилась Дэни.
– Этого вполне хватит, чтобы навсегда перекрыть дорогу в США крестному отцу всех карпов – при условии что нужные люди узнают об этом заранее.
– И ты знаешь этих нужных людей?
Шон улыбнулся:
– Не я, а Кассандра.
– Ну и что в этом хорошего?
– Эта информация может дать то, чего нам отчаянно недостает, – время.
Глава 25
Катя лежала словно в дымке, которая была отчасти сном, но в основном результатом сексуальных излишеств. Она закинула руки за голову, по ее лицу блуждала редкая для Кати гостья – улыбка расслабления и покоя.
Касатонов обвел плавные контуры Катиных рук тупым сильным пальцем.
– Осторожнее, глупый, – пробормотала она, не открывая глаз. – Терпеть не могу щекотки.
Ничего не ответив, Касатонов прошелся пальцем по мостику ее плеча и спустился к ключице.
Катины веки остались опущенными.
Палец Касатонова соскользнул с ключицы. Он поддел ногтем ее грудь.
