— От вашего вида мне становится холодно.
— В соответствии с вашими расчетами я должна быть сейчас мертва. Один градус в минуту, ничего себе!
— Нет, вы не умерли. Пока еще, — произнес он, почти улыбаясь. — Однако изрядно окоченели. Есть опасность, что и обморозились. Небось уже все онемело.
Она коснулась своей ступни:
— А знаете, возможно, вы правы. Я даже не чувствую сейчас холода.
— Вот видите.
Он увидел, как ее губы растянулись в озорную улыбку.
— В таком случае, может быть, вы перестанете меня отвлекать и дадите возможность надеть другой ботинок, чтобы я, в конце концов, получила возможность выжить?
Спенсер замолчал, глядя, как она зашнуровывает второй ботинок.
— А где ваши носки? — спросил он.
— В стирке, — сказала она вставая. — А вы-то кто?
Она смотрела сейчас прямо на него, и Спенсер вдруг осознал: «Да ведь она прекрасна!» Перед ним была красавица, это было совершенно очевидно и неоспоримо. Высокая, стройная красавица. Она была похожа на топ-модель, даже со своими растрепанными волосами. «Глаза у нее бездонные, — подумал Спенсер, — загадочные глаза». Он почувствовал знакомый толчок изнутри. Спенсер был еще достаточно молод, чтобы помнить свои школьные годы, когда он чувствовал похожий толчок каждый раз, проходя по коридору, где стояли девочки. Они были в облегающих белых свитерах и прижимали книги к своим начинающим развиваться грудям.
Поднявшись по лестнице, он снял перчатку и протянул руку:
— Спенсер Патрик О'Мэлли.
Ее рукопожатие было мягким. И рука у нее была теплая, на удивление теплая. Босая девушка на улице, в ноябре, в Нью-Хэмпшире, в мороз — и с теплыми руками.
Она спросила:
— Спенсер? Так вы тезка Спенсера Трейси?
Спенсер глубоко вздохнул:
— Да, тезка. Но мы не родственники.
— А вы и не похожи даже. Кристина Ким.
— Рад познакомиться с вами, Кристина. Могу я вас проводить куда-нибудь, где вы могли бы согреться?
— Нет, спасибо. Я сейчас пойду в это здание.
— В Торговую палату?
— Нет, в «Обозрение», — сказала она.
— А-а-а, — сказал он. — Вам не кажется, что эта газета придерживается несколько крайних взглядов?
— Нет. — Она засмеялась. — Но реакция на эти взгляды газеты действительно зачастую бывает весьма даже крайней. — Ее рука все еще находилась в его руке, и она медленно ее убрала. — Если бы у вас нашелся бумажный носовой платок, я была бы вам очень обязана, — сказала она, хлюпая носом.
— К сожалению, нет. — Он посмотрел на ее оживленное лицо. Ее губы улыбались тоже. — Должно быть, вы с Крайнего Севера? Холода совсем не чувствуете.
— Я не с Крайнего Севера, — сказала она. — Но я действительно к холоду нечувствительна. — Она сделала паузу. — Когда я была маленькой и ездила зимой навещать бабушку — она жила рядом с озером Уиннипесоки, — я выходила на лед, проделывала лунку и засовывала туда ногу, чтобы посмотреть, как долго смогу выдержать.
Спенсеру понадобилось несколько секунд, чтобы все это усвоить.
— И сколько же времени, — спросил он медленно, — вы могли это выдержать?
Она гордо улыбнулась:
— Мой рекорд — сорок одна секунда.
Он присвистнул:
— Сорок одна секунда! За это время, кажется, можно изготовить ледяную фигуру?
— Ясное дело, — сказала Кристина. — Но на то и рекорд.
— Это бесспорно рекорд, — сказал Спенсер. — И что, это было у вас какое-то соревнование?
— Конечно, — сказала она. — Ведь такими вещами просто так, с бухты-барахты никто заниматься не станет. Верно?
— Нет, конечно. — Он вскинул брови. — Для того чтобы заняться подобными экспериментами, нужно иметь действительно серьезные основания.
Кристина озорно улыбнулась:
— Это верно.
Спенсера разбирало любопытство.
— И с кем же вы соревновались?
— О, знаете… — Она взмахнула рукой, чтобы придать вес своему неопределенному ответу. — С друзьями.
Это было еще любопытнее.
— Хм, — сказал он, — значит, с друзьями. Маленькая девочка в лесу…
— У озера, — поправила его она.
— У озера, — продолжил он. — Пришла на берег, разбила лед, устроила прорубь, чтобы засунуть туда свою голую ногу. Это звучит так… — Он не мог найти подходящих слов. Он вспомнил свое детство и прогулки к озеру, которое находилось рядом с их домом. Даже когда озеро было сковано льдом уже в течение нескольких недель, он все равно нервничал, боясь ступить на лед, потому что для него лед все равно оставался водой, а он знал только об одном человеке, который мог ходить по водам, и повторять Его деяния казалось Спенсеру святотатством, он не хотел попадать в ад. — Так… впечатляюще, — закончил он. — И как же вам это позволяли?
— Знаете, ведь взрослые не будут следить за вами каждую минуту, — сказала Кристина, разглядывая свои ботинки, и Спенсер, вспомнив о своем детстве, понимал, что она права. Взрослые редко присматривали и за ним.
— Зачем вы это делали? — медленно произнес он. — Зачем вы совали свою ногу в ледяную воду?
Она пожала плечами:
— Потому что боялась.
— Боялась чего?
— Боялась сделать это.
— Но ведь на то были веские причины.
— Но я сделала это, — сказала она, — чтобы показать, что не боюсь.
— Показать кому?
— Себе, — ответила она немного быстрее, чем нужно. — Себе и… друзьям.
Он увидел, что она поеживается. Он хотел предложить ей свою теплую куртку, но не был уверен, что она ее возьмет. Кажется, она не такая.
— Послушайте, — неожиданно выпалил он. — Как насчет чашечки кофе?
Она покачала головой и пошла мимо него вниз по лестнице. Он последовал за ней.
— Да чего там! Всего лишь по чашечке кофе. Хотя бы согреетесь.
— Согреюсь? — сказала она. — На улице пятнадцать градусов. Я потом выйду и снова замерзну. Так уж лучше не надо. Да и не могу я, если бы даже хотела. Мне сегодня надо сделать еще уйму вещей.
— Что же такое вам нужно сделать сегодня, Кристина? Ведь сегодня воскресенье. Даже Бог отдыхает в воскресенье.
— Да, Богу хорошо. У него нет баскетбольной тренировки. У него нет зачета по этике Аристотеля завтра. Спасибо за приглашение. Может быть, в другой раз. — Она посмотрела на него. В его глазах было что-то такое, что-то непонятное, что-то совершенно особенное. Ему очень хотелось, чтобы она согласилась
