— Денек сегодня обещает быть чудесным, — проговорил Боб, отхлебнув из дымящейся кружки крепкого кофе.
— Бабье лето, — рассеянно отозвалась Пи Джей.
По утрам, когда у нее бывали сеансы химиотерапии, она всегда была рассеянной.
В столовую ворвался аромат бананово-орехового хлеба.
— Флора! — крикнул Боб. — Что это вы там такое печете? Пахнет потрясающе.
— Потерпите немного, — донесся из кухни голос матери Пи Джей. — Уже почти готово.
Боб рассмеялся и повернулся к Пи Джей.
— Если она и дальше будет продолжать в том же духе, мы с тобой растолстеем.
— Я-то вряд ли… От рака не поправляются. Ты разве не знаешь этого?
Потянувшись через стол, Боб коснулся ее руки.
— Извини, Пи Джей, мне просто хотелось поднять тебе настроение.
Пи Джей с трудом выдавила из себя улыбку.
— Да ладно, мне и самой нравится время от времени наедаться от пуза. Хотя, по правде говоря, мамина стряпня после химиотерапии кажется особенно отвратительной.
Боб, убрав руку, скорчил брезгливую гримасу. Пи Джей расхохоталась.
— Вот видишь, я и развеселилась.
— Я просто счастлив, — подхватил он. — Думаю, ты тоже будешь счастлива, когда я расскажу твоей матери, какого ты мнения о ее кулинарных способностях.
Пи Джей обреченно застонала.
— А вы, похоже, неплохо уживаетесь друг с другом, верно? — заметил Боб.
Пи Джей глянула в окно. Квартира ее располагалась на двадцать третьем этаже, и из нее виднелись верхушки деревьев, извилистые, тонкие, как ниточки, аллеи парка, по которым кто шагом, а кто бегом передвигались крошечные, как муравьи, люди.
— Да так, терпим друг друга, по-моему.
— А я-то надеялся, что совместная жизнь как-то поможет вам помириться.
Пи Джей пожала плечами.
— Наверное, полного примирения между нами никогда не будет.
— Ты ей не сказала?
— О чем? — спросила Пи Джей, не оборачиваясь, чтобы не видеть выражения лица Боба, хотя прекрасно поняла, о чем идет речь.
— О встрече.
— Нет.
— Это означает, что ты решила не ехать?
— Это означает лишь одно: я ей не сказала.
— Но собираешься?
— Что? Собираюсь сказать или собираюсь поехать?
— И то и другое.
Коснувшись пальцем стекла, Пи Джей посмотрела на свои великолепно обработанные ногти, покрытые свежим лаком. Как просто содержать их в порядке, когда нечего делать; слоняйся по квартире да жди, когда тебе станет плохо после процедур, призванных улучшить твое самочувствие.
— Прошу тебя, Боб, не дави на меня, — попросила она.
— О Господи, Пи Джей! — взорвался он. — Ведь с завтрашнего дня останется только одна неделя! Когда, черт подери, ты решишь?
— Неделя до чего? — послышался голос.
Пи Джей и Боб повернули головы к двери. На пороге стояла Флора Дэвис с тарелкой свежеиспеченного бананово-орехового хлеба.
— Неделя до чего? — переспросила она.
Боб, взглянув на Ни Джей, сделал глоток из своей кружки. Объясняться предстояло ей.
— Ни до чего, мама, — отрезала она. — Тебя это не касается.
— Пока я живу в твоем доме, меня все касается, — заметила мать и, поставив тарелку на стол, вытерла руки о передник. — Если ты собираешься куда-то поехать, то я должна знать, чтобы успеть собрать твои вещи.
— Мама, прошу тебя… — начала она, но мать не дала ей договорить.
Усевшись на стул между Ни Джей и Бобом, она продолжала:
— По-моему, это просто замечательная идея. Тебе давно пора развеяться. Так куда ты собираешься?
Пи Джей с негодованием глянула на Боба. «Господи, ну кто его просил орать на всю квартиру! — сердито подумала она. — Почему он хотел, чтобы мать что-то заподозрила? Сам он явно не хотел, чтобы я поехала на встречу.
Может быть, он специально подстроил? Сообразил, что если мать узнает, то непременно закатит скандал, а вдвоем они сумеют меня отговорить».
— Никуда, мама, — ответила она. — Я никуда не собираюсь.
Боб взял с тарелки кусок теплого хлеба и отщипнул маленький кусочек. Флора внимательно взглянула на Пи Джей. Та, в свою очередь, не сводила глаз со своей кружки.
— Ну, извини, я только хотела помочь, — обиженно проговорила она.
— Мама, не сердись, — попросила Пи Джей.
— Я не сержусь.
— Нет, сердишься! Ты вечно изображаешь из себя обиженную! Может, папа и мирился с этим, но я не собираюсь.
Поджав губы, Флора взяла с тарелки кусочек хлеба, намазанного маслом, откусила и принялась жевать, глядя прямо перед собой. Потом положила хлеб на стол, взяла лежавшую на коленях салфетку и вытерла губы.
Пи Джей не выдержала и, оттолкнув от себя кружку, в сердцах закричала:
— Черт подери, мама! Ну хорошо! Если хочешь знать, Боб спрашивал, поеду ли я в следующую субботу на встречу. На встречу со своим сыном! — Она прихлопнула ладонью по столу. — Ты слышишь, мама! С моим сыном!
Помнишь его?
Флора, отодвинув стул, встала. Положив салфетку на стол, она взяла свою кружку с кофе и, не проронив ни слова, ушла на кухню.
Пи Джей, наклонив голову, провела рукой по своим редеющим волосам.
— Ну что, добился своего? — бросила она Бобу.
— Я не заставлял тебя ничего ей говорить, — отозвался тот. — Но может, это и к лучшему, нужно же вам когда-то поговорить друг с другом начистоту, а то замкнулись каждая в себе…
Пи Джей вскочила, не дослушав.
— Я еду в больницу.
— Подожди секундочку.
Боб поспешно сунул в рот оставшийся кусочек ароматного хлеба и запил его кофе.
— Нет, — бросила Пи Джей. — Сегодня я еду одна.
— Пи Джей…
Но она уже выбежала за дверь.
Она сидела на холодном стуле в процедурной и смотрела, как из капельницы медленно-медленно капает лекарство и, стекая по трубке, попадает через иглу в руку.
— Скоро закончим, — сказала медсестра, одарив ее деревянной улыбкой.
— На сегодня, — уточнила Пи Джей.
Еще одна неделя неприятных процедур закончилась, и она была этому рада. Однако домой идти не было никакого желания; там ее ждала мать, по-прежнему упрямая и несгибаемая. Они, естественно, не станут разговаривать ни о встрече, ни о сыне. Уж в чем, в чем, а в этом Пи Джей могла быть абсолютно уверена. Мать, как и двадцать лет назад, была убеждена, что о прошедшем лучше всего забыть, как она сама забыла
