— Хотела бы я иметь брата, который сделал бы для меня подобное. — Катриона печально вздохнула.
Начался летний семестр — время теннисных матчей по выходным. Девушки приступили к репетициям спектакля «Сон в летнюю ночь», который они собирались представить родителям и гостям на «уик-энде старшеклассников» в середине июня. В этот день родители Джесс, генерал сэр Уильям и леди Хантер, будут сидеть в первом ряду в потешно конфузящей их близости с книжно-светской матерью Катрионы, Эдной Скорсби, и ее мужем Эрнестом, йоркширским водопроводчиком и новоиспеченным миллионером, разбогатевшим благодаря своему революционному изобретению нового сливного крана для унитаза. Исполненный сознания долга, из Лондона прибудет строгий брат Гвиннет Безил.
А приедет ли Танкреди Рейвн?
— А почему его зовут Танкреди? — поинтересовалась Катриона у Виктории. — Это ведь иностранное имя, а?
— Так звали завоевателя Сицилии. Мать Скарсдейла была сицилианкой. Мы с Танкреди родились в Палермо.
— А чем он занимается?
— Занимается? Танкреди? — Тут прозвучал самый обескураживающий ответ:
— В шахматы играет. И в бридж, и в триктрак.
— Нет, я имею в виду, где он работает?
— Так это и есть его работа.
— Не понимаю, — замотала головой Гвиннет.
— Танкреди играет на деньги. И довольно успешно.
— Ты хочешь сказать, что твой брат — профессиональный игрок?
— Не совсем так. Он не профи в точном смысле этого слова. Танкреди всегда знает, что выиграет. Он держит в голове все шахматные ходы, так же как помнит полный расклад карт. — Виктория слегка улыбнулась. — Танкреди говорит, что в Америке его называли бы мастером обратного счета…
Катриона, Джесс и Гвиннет в строгих закрытых нейлоновых купальных костюмах и резиновых шапочках сидели на бетонном краю бассейна и наблюдали, как Виктория Рейвн, в облегающем белом лайкровом купальнике без особых усилий проплывает круг за кругом по периметру бассейна.
— О чем мы говорили перед ее приходом? — поинтересовалась Гвиннет.
— О том, что жили-поживали без особых забот. — Джесс раздраженно поправила прядь мокрых волос, выбившихся из-под шапочки. — Не могу понять, как это ей удалось подцепить нас на свой крючок. Мнит себя командиршей.
— Но ведь так оно и есть, — попыталась быть объективной Гвиннет.
— Она нас жалеет, — усмехнулась Катриона. — Ну не глупость?
— Жалеет нас? — Джесс грозно сдвинула черные брови.
И как только Виктория осмеливается ее жалеть? Джесс нравилась собственная жизнь. Отличная жизнь, и такой она будет и впредь. Джесс всегда двумя ногами стояла на земле, точно зная, что ее взгляды и амбиции — единственно верные, абсолютно правильные.
— Итак, ты намереваешься выйти в свет, потом стать женой и матерью… Очень удобно, — сказала как-то Виктория и, задумчиво покачивая головой, вдруг добавила без какой-либо видимой связи:
— Как же тебе повезло, что ты такая хорошая художница. Можешь придумывать собственные рождественские картинки и рисовать детские портреты.
Джесс почувствовала обиду и скрытую угрозу, словно — смешная мысль — принципы, на которых Джесс строила свою жизнь, в конце концов, не такие уж прочные.
Джесс не понимала, как может Гвиннет оставаться такой спокойной, несмотря на подколки, с которыми Виктория приставала и к ней.
— Воспитательница в детском саду? Ну конечно! Замечательная подготовка к работе в модном бизнесе. Можешь начать с маленьких прелестных нарядов для малышей…
— Но я не собираюсь заниматься модным бизнесом.
— Займешься.
Гвиннет, с побледневшим и сконфуженным лицом, уставилась на Викторию. А потом вдруг покраснела и поспешила сменить тему.
— Может быть, Виктория просто завидует нам, — мягко предположила Катриона. — Думаю, следует пожалеть ее. Как считаете, что с ней самой-то будет?
Катриона представила себе Викторию, окончившую Оксфорд с красным дипломом, и что дальше?
— Если она не выйдет замуж, то кончит так же, как мисс Пембертон Смит. Умная и злая. Можете себе представить что-либо более ужасное?
Листья на деревьях распустились окончательно, теплый летний воздух был наполнен тяжелым гудением пчел и ароматом распустившихся цветов, трава в полях и парках поднялась в полный рост. Катриона без конца мечтала о Джонатане. Почти каждый день она писала возлюбленному бесконечные письма. Правда, отвечал Джонатан куда более редко и разочарующе неромантично. Но Катриона постоянно подбадривала себя, вновь и вновь вспоминая их первую встречу.
Виктория была благодарной слушательницей. Она слушала спокойно, не перебивая, с таким видом, будто никогда прежде не слышала рассказа Катрионы.
— Все было как в книжке, — с благоговением рассказывала обожавшая рыцарские романы Катриона. — Я сразу же поняла: либо я выйду за него замуж, либо просто умру.
— Ну да, я очень надеюсь, что так оно и будет, — вежливо заметила Виктория. — Выйдешь за него замуж, я хотела сказать.
— Думаешь, она и вправду ясновидящая? — Катриона и Джесс сидели рядышком на складных стульчиках, держа на коленях коробки с красками и эскизники. Это была ежегодная загородная прогулка кружка рисования в Баклбери-Виллидж — живописную местность с хижинами, крытыми соломой, красочными садиками и небольшой речушкой, мирно извивающейся среди зарослей тростника и болотной калужницы.
— Откуда я знаю?
— А если так, то, может быть, Виктория способна предсказать судьбу?
— Ну и спроси ее. Не тяни резину, — вздохнула Джесс в досаде на то, что ей не дают сосредоточиться.
Она была по горло сыта разговорами о славном Джонатане Вайндхеме и страшно злилась. Еще минута, и она наговорит бедной Катрионе таких вещей, от которых та непременно расплачется. Девушка захлопнула эскизник и резко встала.
— Мне надоел этот пейзаж. Пойду поищу что-нибудь еще. Увидимся за чаем.
Она зашагала вниз по заросшей тропинке, борясь со своим гневом, от которого ее тело затрясло мелкой дрожью.
Деревня осталась далеко позади. Речка в этом месте поросла камышом и тиной. Джесс приходилось пробивать себе дорогу сквозь густые джунгли кустарника, в кровь царапая руки, спотыкаться, чертыхаться, досадуя на проклятые заросли. Вдруг Джесс остановилась и замерла как вкопанная: открывшаяся перед ней картина заставила ее позабыть и о раздражении, и о трудностях пути.
Это был пруд. Обычный застоявшийся пруд, покрытый зеленой пеной, окруженный насквозь прогнившими трухлявыми деревьями. Но внутри у Джесс вдруг что-то заныло; волна непонятного и радостного волнения ослепила ее. Она на мгновение зажмурилась, чтобы перевести дыхание, потом, охнув, раскрыла свой складной стульчик и тихо на него села.
«Не думай. Рисуй. Перенеси цвета на бумагу… — говорил ей внутренний голос. — Ты можешь, у тебя обязательно все получится».
Полностью ушедшая в себя, Джесс просидела над рисунком до самого вечера, совершенно не замечая облепившую ее мошкару, комариные укусы и удушающий запах от гниющей воды.
Пришлось отряжать на поиски пропавшей специальную группу.
Джесс с нескрываемой гордостью протянула подругам свою не успевшую еще высохнуть работу:
— Вы только посмотрите, что у меня получилось!
К тому времени, когда они добрались наконец до парадного входа в Твайнхем, эйфория Джесс угасла, и
