тяжелым концом.
Но как ни грустно было читать о страданиях, выпавших на долю Павла Лугова, в душе почему-то не оставалось тяжелого, мрачного впечатления. Печальная судьба Павла Лугова была как бы изнутри окрашена в какие-то светлые, поначалу неуловимые тона. Но чем глубже я вживался в нее, чем больше узнавал деталей, тем сильнее, несмотря на внешний трагизм, чувствовалось в ней торжество большой внутренней, а поэтому и непобедимой правды жизни.
…Много дней пытался я выяснить, как попала старая, запыленная папка в архивы Амакинской экспедиции. Долго никто не мог дать мне правильного ответа. Наконец один работник экспедиции «опознал» папку. По его словам, она была переслана в Амакинку из Центрального якутского республиканского архива.
Все содержимое старой папки я аккуратно переписал в свои журналистские блокноты. В самой Якутии мне некогда было возвращаться к ним еще раз — слишком много богатой и интересной действительности было вокруг. Но, вернувшись в Москву, я нашел эти блокноты, привел их в порядок и… написал первые две главы этой книги.
…Прошли еще две недели. Каждое утро, разложив по карманам чистые блокноты и заряженные кассеты, я отправлялся, как говорил мой сосед по гостинице, главный инженер Амакинской экспедиции Максим Семенович Суматов, «на охоту за интересными алмазными сюжетами».
«Добыча» была богатой. В те жаркие июльские дни в Нюрбу, на техническое совещание командного состава экспедиции, съехались десятки геологов, принимавших участие в открытии якутских алмазов. С утра до ночи я брал интервью, фотографировал, собирал по крупицам, как выразился один из геологов, «историю обнаружения якутской алмазной кладовой».
…Однажды на улице я встретил начальника Амакинской экспедиции Михаила Нестеровича Бондаренко.
— Ну, как успехи? — спросил он.
— Хочется, Михаил Нестерович, побывать на кимберлитовых трубках, посмотреть, как готовятся алмазные месторождения к сдаче в промышленную эксплуатацию.
— Ну что ж, — ответил Бондаренко, — это дело вполне осуществимое. Через два дня из Нюрбы улетает самолет в северный алмазоносный район. Это туда, ближе к Ледовитому океану. Я дам распоряжение, чтобы вас взяли на этот самолет.
Я поблагодарил Михаила Нестеровича и отправился в гостиницу собираться. Сборы были недолги. Я положил в рюкзак свои нехитрые пожитки: фотоаппарат, блокноты, карандаши, похожий на азиатскую паранджу черный накомарник, несколько флаконов мази против мошкары и пару банок консервированного сгущенного молока, как посоветовали мне знающие люди «на всякий случай».
Оставалось еще два дня. Я разложил на столе в комнате инженера Суматова свои блокноты и засел писать очерк о первом этапе якутской алмазной эпопеи. Назвал я этот очерк:
«Братцы-рудознатцы»
Весной 1936 года в темном коридоре Иркутского университета на подоконнике второго этажа сидели четверо: дипломник геофака круглолицый веселый Миша Одинцов и его младшие «коллеги», четверокурсники того же факультета Сережа Соколов, Гриша Файнштейн и Володя Белов.
— Ну, братцы, через неделю распределение, — задумчиво произнес Одинцов. — Знаете, куда попрошусь? В поисковую алмазную партию!
— А разве у нас ищут алмазы? — удивленно спросил Володя Белов. — Я помню, на лекциях говорили, что алмаз единственный минерал, которого в нашей стране почти нет. За сто лет нашли всего триста каратов.
Оглянувшись по сторонам, Миша сделал таинственный знак. Три вихрастые головы склонились к нему.
— В том-то и дело, что есть у нас алмазы, — горячо зашептал Одинцов, — только еще не разведано, где они залегают. Похоже на то, что где-то здесь, между Енисеем и Леной, на Сибирской платформе. Потрясающе интересное дело!
Одинцов еще раз оглянулся по сторонам и продолжал заговорщицким шепотом:
— Все, что сейчас расскажу, — никому! Язык — на замок! Поняли?
Младшие «коллеги» дружно кивнули и придвинулись ближе.
— Ну давай же скорей, не томи, — заерзал нетерпеливый, цыгановатый Гриша Файнштейн.
— Лет пять тому назад Ленинградский геологический институт окончил петрограф Соболев. Послали его сразу работать сюда, к нам, на Сибирскую платформу. Соболев прошел маршрутом по Илимпёе, левому притоку Нижней Тунгуски, и стал составлять геологическую карту этого района. Илимпея, как и все реки бассейна Нижней Тунгуски, протекает по Сибирской платформе. Надеюсь, вы еще не забыли после экзаменов, что так именуется древняя горная страна, лежащая между Енисеем и Леной? (На картах она еще называется Средне-Сибирским плоскогорьем.)
— Давай, давай! — нетерпеливо замахал рукой Файнштейн.
— Так вот, чтобы лучше «понять» Сибирскую платформу, Соболев занялся изучением сходных с ней по геологии районов земного шара, о которых в науке уже накопилось много материалов. Наиболее похожей на Сибирскую платформу оказалась древняя горная страна в Южной Африке. У них было почти все одинаково — строение, время и условия образования, а по составу они обе были сложены из одних и тех же каменных пород, изверженных из земных глубин: в Сибири их называли «траппы», а в Южной Африке — «долериты». Словом, Южная Африка и наша Северная Сибирь были похожи друг на друга, как сестры- близнецы.
— А в Южной Африке есть алмазы, — прервал Одинцова догадливый Володя Белов.
— Вот именно! — повернулся к нему Миша. — Такое поразительное геологическое сходство должно было повторяться и в полезных ископаемых. И в первую очередь Соболев, конечно, подумал об алмазах. Ведь Южная Африка, как никакое другое место на земле, связана с богатейшими алмазными месторождениями. Но Соболев не был специалистом по алмазам. Поэтому он воздержался от поспешных выводов и стал подробней изучать Сибирскую платформу.
Между тем среди геологов-алмазников, совершенно независимо от работы Соболева, все настойчивее стало проявляться стремление искать алмазы в Сибири. Это стремление было отчасти основано на том, что еще в 90-х годах прошлого столетия в системе Енисея, на так называемом Енисейском кряже, граничащем с Сибирской платформой, отряд старателей, промывая золотоносные пески, на ручье Мельничном нашел кристалл алмаза. Наверное, это был первый сибирский алмаз.
Сорок лет спустя, почти уже в наши дни, геолог Александр Петрович Буров на реке Пит, протекающей по границе Енисейского кряжа и Сибирской платформы, находит обломок крупного кристалла алмаза. Откуда взялся этот обломок и где основной кристалл? Как он появился в этих местах? На основе своих работ Буров делает вывод о возможной алмазоносности Сибирской платформы.
Таким образом, два исследователя совершенно различными путями — один теоретически, другой практически — приходят к одинаковому выводу о том, что у нас в Сибири должны быть алмазы. Ну что, интересно, а?
— Слушай, Мишка, — соскочил с подоконника Гриша Файнштейн, — а на практику в твою алмазную партию устроиться нельзя? Я бы пошел!
— И я бы пошел, — присоединился к нему Белов. — Заманчивая штука — искать алмазы. Устрой нас, Миша, а?
На подоконнике остался один Сергей Соколов. Он был самый невозмутимый и уравновешенный из всей троицы. Правда, если бы его позвали на практику в алмазную партию, он тоже пошел бы, но пока Сергей слабо верил в эту возможность.
— Ну вот, расскажи вам, — недовольно пробурчал Одинцов, — сразу верхом норовите сесть. Честно говоря, братцы, я еще и сам-то не знаю, возьмут меня искать алмазы или не возьмут.
