уже знал, были женщины, в большинстве своем в юбках или платьях.
— Доктор Шелтон, давайте посмотрим на представителей прессы.
— Протестую. — Шарп встала. — Я не знаю, чем собирается развлечь нас мистер Пэйджит, но мы и без того уже ушли слишком далеко от обстоятельств убийства Марка Ренсома.
— Вы на самом деле не догадываетесь о намерениях защиты, мисс Шарп? — Судья окинула взглядом прессу. — А я догадываюсь, и меня интересует ответ. Хотя бы потому, что я вижу здесь проявление неравенства.
Шарп вспыхнула:
— Не нахожу здесь ничего забавного, Ваша Честь.
— Я тоже. И, если я верно понимаю мистера Пэйджита, это даже слишком серьезно.
— Благодарю вас, Ваша Честь. — Пэйджит снова обернулся к Шелтон. — Очень примерно оценив состав прессы, я считаю, что пятьдесят процентов присутствующих в зале журналистов женщины. Вы согласны?
— Я не считала. Вижу, что много.
— А у какого процента этих женщин-репортеров, — мягко сказал он, — оказалось бы нейлоновое волокно под ногтями, если бы вы подвергли их тому же тесту, что и мисс Карелли?
Пэйджит смотрел на лица, обращенные к Элизабет Шелтон. Речь шла об одном человеке, но он чувствовал, что в душах многих журналистов шевелится страх — инстинктивный страх перед несправедливым обвинением.
— Понятия не имею! — отмахнулась эксперт.
— Ну хотя бы примерно!
— По всей вероятности, у нескольких процентов.
— Никто из них, как вы понимаете, не убил никого по дороге в суд.
Элизабет Шелтон оглядела журналистов, как бы желая убедиться в правдивости этих слов, сказала без улыбки:
— Полагаю, что нет.
— Благодарю вас. Исключив журналистов из числа подозреваемых, я хотел бы вернуться к мисс Карелли. Вы уже согласились со мной, что нейлоновое волокно могло попасть ей под ногти при натягивании колготок. Это вполне возможно, но не исключено и то, что мисс Карелли схватилась за колготки, когда Марк Ренсом пытался стянуть их.
Довольно долго свидетельница просто смотрела на него.
— Да, — проговорила она наконец. — Это возможно.
— И все эти возможности и вероятности лишают основы гипотезу мисс Шарп о том, что мисс Карелли сфабриковала улики.
— Они порождают сомнения в одном элементе гипотезы, — уточнила мисс Шелтон. — Но, кроме отсутствия кожи под ногтями мистера Ренсома, нельзя забывать и об отсутствии семени и о том, что царапины на его ягодицах появились, вне всякого сомнения, после смерти.
Пэйджит кивнул:
— Давайте начнем с семени. Это стопроцентный тест?
— Нет такого теста. Но в подавляющем большинстве случаев эрекция вызывает выделение семени еще до семяизвержения.
— Но не всегда.
— Нет.
— И даже в том случае, если выделения могли быть, ваш тест не дает стопроцентной гарантии?
— Нет. — Шелтон выпрямилась, в ее голосе появились назидательные нотки. — Но вы могли бы заметить, мистер Пэйджит: ваши вопросы возникли из-за того, что вы предположили невероятное наложение ошибок одного теста на ошибки в других. Думаю, наши тесты надежнее, чем вы предполагаете.
Пэйджит помедлил. Он подошел к самой деликатной части допроса. Надо было избежать враждебности эксперта.
— Я не сомневался, — заметил он непринужденно, — в вашем высоком профессионализме. Но вы не сами определяете, каким случаем вам заниматься, а в данном деле большую роль играют косвенные доказательства.
Снова поднялась Шарп:
— Мистер Пэйджит был недоволен тем, что на допросе произносятся речи. Я бы хотела заявить о своем недовольстве. В частности, тем, что единственная цель мистера Пэйджита — нападки на обвинение.
Пэйджит обернулся к ней:
— Моя единственная цель — прояснить некоторые недоразумения. Для этого, я полагаю, надо развести по разные стороны профессиональную компетентность доктора Шелтон и ваш случай.
Судья Мастерс подалась вперед:
— Довольно, мистер Пэйджит. Не отвлекайтесь.
— Благодарю вас, Ваша Честь. — Пэйджит снова обернулся к Шелтон: — Я правильно понимаю, доктор Шелтон: в версии обвинения относительно фабрикации улик большая роль отводится царапинам на ягодицах Марка Ренсома?
Шелтон, подумав, ответила:
— Определенная роль отводится, да. Но я не стала бы переоценивать их значение.
— Но вы допускаете, что могли ошибиться и что царапины появились до смерти Марка Ренсома.
— Да, это возможно. Но, основываясь на том, что нет кровоподтеков и поврежденных капилляров, я делаю вывод, что царапины появились после смерти мистера Ренсома.
Пэйджит взглянул на нее:
— А вам известно, доктор Шелтон, какие процедуры проделывают санитары, прибыв по вызову?
— Да, известно.
— И в округе Сан-Франциско они всегда проделывают одну и ту же процедуру, как только прибывают на место происшествия?
— Да. Если положение тела и другие признаки не доказывают, что человек несомненно мертв, санитары обязаны сделать попытку оживить ее или его. Они должны проверить, в частности, есть ли сердцебиение.
— И они проделывали это с Марком Ренсомом?
— Насколько я понимаю, да. У Марка Ренсома была только одна рана, значит, они могли подумать, что он еще жив.
— То есть они должны были проверить, бьется ли сердце Марка Ренсома?
— Да, среди прочего.
Лицо Пэйджита выразило удивление:
— Но, когда вы обследовали мистера Ренсома, разве он не лежал лицом вниз?
— Да. — Шелтон задумалась. — Как я понимаю, они его переворачивали. Но как только определили, что мистер Ренсом мертв, они вернули его в прежнее положение.
Пэйджит кивнул.
— Другими словами, они находят его лежащим на животе, переворачивают на спину, потом снова на живот. Правильно?
— Так мне это представляется. Оставляют его в не очень изящной позе.
— Проделывая все это, они должны были касаться тела руками?
Глаза врача сузились.
— Да.
— Тела человека, который, согласно вашему отчету, весил около двухсот двадцати пяти фунтов.
— Да, такой у него вес.
— И все это они делают довольно быстро, так ведь?
— Должны. Ведь предполагается, что жертва может оказаться живой.
Пэйджит помолчал, перевел взгляд с напряженно слушавшей Кэролайн Мастерс на Элизабет
