Мария опустила пистолет.
— Я не знаю, мисс Шарп. Пистолет каким-то образом выстрелил, и пуля каким-то образом прошла три фута. Единственное, в чем я уверена, — я не хотела этого. — Она коротко вздохнула. — Я хотела только отпугнуть его. Остановить.
Шарп уперла руки в бока.
— А не было ли так, что вы купили пистолет, собираясь застрелить Марка Ренсома, пришли в отель и убили его с безопасного расстояния, после чего закрыли окно шторами, расцарапали себя, разорвали свои колготки, расцарапали ягодицы Марку Ренсому, чтобы потом заявить об изнасиловании? Не это ли произошло?
— Немного хватила через край, — прошептал Пэйджит Терри.
— Извините, — вежливо сказала Мария. — А вы ничего не упустили? Момент, когда я сама себе влепила затрещину?
И снова приглушенный шум в зале. Терри пробормотала:
— Знаете, никогда не встречала человека, подобного ей.
Было ясно, что и Марни Шарп могла бы сказать про себя то же самое.
— Я ничего не упустила, — наконец проговорила Шарп. — Когда вы вынули пистолет, Марк Ренсом инстинктивно отшатнулся от вас. И вы застрелили его, как и собирались. Именно это и произошло, так ведь?
И снова Кэролайн Мастерс повернулась к Марии. Та помолчала, сложила руки на груди.
— Нет, — хладнокровно ответила она. — Произошло не это. Марк Ренсом пытался изнасиловать меня, я защищалась. — Голос ее был спокоен. — Пистолет выстрелил. Это трагедия, но трагедия и в том, что я снова вынуждена защищать себя.
В недоумении Шарп медленно покачала головой:
— Больше вопросов нет, Ваша Честь.
— Она выдержала, — тихо сказала Терри на ухо Пэйджиту.
— Да. Выдержала, — подтвердил он.
Судья Мастерс не сразу оторвала взгляд от Марии.
— Еще вопросы, мистер Пэйджит?
Он встал:
— Вопросов нет. Ни единого.
— Можете сойти с места свидетеля, мисс Карелли.
Мария застыла, кажется, не веря, что все позади. Она постояла еще, приготовляя себя к встрече с репортерами, их камерами, с людьми, которые пришли ободрить ее, обругать или просто взять автограф. И шла потом по залу, такая же спокойная и собранная, как пятнадцать лет назад, когда покидала сенат.
3
На мерцающем экране Мария направляла пистолет на Марни Шарп.
Пэйджит и Карло смотрели телевизор в библиотеке.
— В сложившемся напряженном противоборстве, — комментировал диктор, — у Марии Карелли своя собственная конфронтация с обвинителем Марни Шарп. В конце допроса мисс Карелли, доведенная до отчаяния, дала отпор непрекращающимся нападкам, впечатляюще доказывая свою невиновность.
Карло обернулся к Пэйджиту:
— Она хорошо держалась.
Мальчик как будто искал подтверждения, не совсем доверяя собственным впечатлениям.
— Очень хорошо, — подтвердил Пэйджит. И погрузился в молчание. Он не мог сказать сыну, что Мария должна хорошо держаться ради того, чтобы не погибнуть, что трагедия не только в том, что суд может признать ее виновной и что при беспощадном разборе, которому будут подвергнуты показания экспертизы, улики и свидетельские показания, позиция Шарп, конечно же, сыграет свою роль. Не мог Пэйджит сказать и о том, что секреты, о которых уже знает Кэролайн Мастерс и которые ни в коем случае не должны дойти до Карло, уже нанесли Марии непоправимый моральный урон.
— Как ты думаешь, судья поверила ей? — Карло рассуждал, как завсегдатай судебных баталий, а не как любящий сын. И это было тяжело сознавать.
— Твоя мама дала ей для этого повод, — ответил Пэйджит. — Завтра утром Терри свяжется с Марси Линтон. А вечером судья Мастерс узнает, что Марк Ренсом изнасиловал молодую беззащитную женщину.
Лицо Карло озарилось надеждой — как будто это могло прибавить веры и ему.
— А после этого судья будет знать, что мама говорит правду, как ты думаешь?
— Кэролайн трудно понять. Но, конечно же, Марии будет больше веры, больше будет симпатии к ней. — Пэйджит выключил телевизор. — Трудно тебе на процессе?
Карло пожал плечами:
— В чем-то да.
Пэйджит подумал о том, что дети видят моральные проблемы совсем в ином свете, чем взрослые, которые старательно скрывают от них свои секреты и даже не позволяют догадываться об их существовании.
— Подобно большинству из нас, — проговорил он, — твоей маме было чего стыдиться в жизни. Но это вовсе не значит, что ей нельзя верить. Все женщины, имевшие дело с Марком Ренсомом, пострадали от него.
Карло тихо спросил:
— Как ты думаешь, она когда-нибудь скажет мне, что было на кассете?
Душу Пэйджита обожгло стыдом — он чувствовал себя лицемером, прикрывающимся Марией, как щитом.
— А если не скажет, ты перестанешь любить ее?
Казалось, вопрос привел Карло в замешательство.
— Нет, это никак на меня не повлияет. Ни на меня, ни на наши с ней отношения.
Будем надеяться, подумал Пэйджит, что Карло никогда не узнает, сколь многое раскрывает кассета в отношениях Марии и Пэйджита, Марии и Карло; она, по существу, объясняет, почему Пэйджит растит его один.
— Вот и не думай об этом. Слушания скоро закончатся. После них, может быть, поймешь, что нельзя быть таким, как я, — слишком суровым к недостаткам других, — что судить о людях надо по тому хорошему, что в них есть, а не по тому, какие ошибки они совершают. Терри, например, способна на это.
Карло посмотрел на него с любопытством:
— Это ведь она уговорила тебя разрешить мне ходить на слушания?
— Терри?
— Угу. Сам бы ты никогда не сделал поворот на сто восемьдесят градусов после того, как сказал «нет».
Пэйджит улыбнулся:
— Да, я всегда верил, что постоянство — добродетель. Конечно же, это было из-за Терри.
Карло расплылся в ответной улыбке:
— Я знаю тебя, папа. От меня у тебя нет секретов.
Мгновение Пэйджит молчал.
— Ну, может быть, один или два, — заметил он.
Тереза Перальта сидела на диване в номере Марка Ренсома, смотрела на запачканный кровью ковер.
Было шесть тридцать, в семь она встречалась с Марси Линтон в соседнем отеле, собиралась готовить ее к следующему дню, быть может, самому важному. Но час назад она, повинуясь неясному порыву,
