звучал так, будто говорившая не верила самой себе. — Сказал, чтобы я смотрела на него. «Хочешь, чтобы я снова тебя ударил?» — спросил он. Я не могла ни двигаться, ни говорить. Только покачала головой. — Голос ее дрожал. — Он приказал, чтобы я обнажила грудь. И велел, чтобы я при этом не закрывала глаза.
— Вы сделали это?
Она молча кивнула.
— Извините, — мягко произнесла Терри. — Нам нужно, чтобы вы ответили вслух для записи.
— Я обнажила грудь, — бесцветным голосом подтвердила Марси. — И не закрывала глаза.
Терри было до боли жаль несчастную. Она вспомнила: та рассказывала, как пыталась улыбнуться Ренсому, надеясь, что он остановится на этом, но губы разбитого рта не слушались.
— Что он делал потом?
— Он заставил меня расстегнуть молнию на джинсах. Потом снял их. — Марси снова закрыла глаза. — Когда он стаскивал с меня трусики, сказал, чтобы я держала его за член. Чтобы он оставался твердым.
Терри почувствовала, что силы покинули ее. Впервые в этот день она взглянула на Кристофера Пэйджита. Он какое-то мгновение смотрел на нее, потом медленно кивнул.
Она опять повернулась к свидетельнице:
— Что было потом?
— Он причинил мне боль. — Открыв глаза, женщина, казалось, испытывала смущение. — То, как он это делал, причиняло мне боль. Несколько дней у меня все болело внутри.
— Вы имеете в виду физическую боль?
— Да. — Марси Линтон помолчала. — Боль душевная никогда не стихала.
— Марси, когда он насиловал вас, что вы делали?
— Лежала, смотрела на голову лося. Боялась, что, если закрою глаза, он снова ударит меня.
В зале послышался тихий сочувственный шепот. Что-то писала в своем блокноте Шарп; Терри подумала, что эти заметки теперь совершенно бесполезны. В пойманном мимолетном взгляде Марии Карелли она уловила едва различимую улыбку — возможно, это ей лишь показалось. Если выкарабкаешься, холодно подумала Терри, будешь по гроб жизни обязана Марси Линтон. И мне. И снова обратилась к писательнице:
— Когда это кончилось, что делал Марк Ренсом?
Та смотрела в пол.
— Сказал, чтобы я готовила ему. Без одежды.
— И вы это делали?
— Я боялась его. — Голос Линтон стал монотонным. — А он хотел смотреть на меня.
Последняя фраза, полная стыда и страха, повисла в воздухе.
— Почему вы все еще боялись его? — спросила Терри.
— Он не просто изнасиловал меня, — после паузы произнесла Марси. — Он сделал меня другой. То, что осталось после него, — это инстинктивный страх: перед жизнью, перед ним. Я знала, что мне никогда уже не остановить его — сколько бы раз он ни захотел проделать это. — Ее голос упал: — Я не верю, что он умер. Я не могу в это поверить. Он слишком долго был во мне.
Терри смотрела на нее. Мягко спросила:
— Почему вы не защитили себя?
Марси беспомощно пожала плечами:
— Я просто не защищалась. Я не могла. Он был слишком силен, и у меня не было способа спастись от него.
— И вам хотелось бы, чтобы этот способ был у вас тогда?
— О, конечно. — Голос ее окреп. — Сейчас даже больше, чем тогда, когда это произошло. Потому что теперь я знаю, какие рубцы остаются после этого.
Она снова помолчала.
— Это ужасно — желать кому-то зла. Но если есть в этой жизни справедливость, после того, как Марк Ренсом решил причинить мне зло, он потерял право ждать от жизни добра.
— После этого, — спросила Терри, — вы предприняли что-либо, чтобы суметь защитить себя?
Подняв голову, Линтон сказала спокойно:
— Да. Я купила себе пистолет.
В зале стояла тишина. Терри выждала некоторое время, чтобы задать свой последний вопрос:
— Почему вы решили дать показания?
Линтон помедлила. Но ответила голосом ясным и твердым:
— Потому что единственный способ защититься от Марка Ренсома — рассказать всему миру: кем и чем он был. Потому что женщины должны это делать ради других женщин. — Она повернулась к Марии: — И потому что я сама должна была сделать то, что сделала Мария Карелли.
Марни Шарп с видимой осторожностью приступала к допросу Марси Линтон. Тень сомнения ясно обозначилась на ее лице.
— Добрый день, мисс Линтон.
— Добрый день.
Глядя на Марни, Терри думала о том, какое странное у той должно быть сейчас ощущение. Шарп от души ненавидит насилие, всю свою профессиональную жизнь она защищала жертв изнасилования. И теперь, при допросе жертвы, она казалась какой-то нерешительной: когда заговорила, голос ее был мягок и слегка печален.
— Давайте согласимся с тем, — обратилась она к Марси, — что Марк Ренсом навестил вас дома. Давайте согласимся и с тем, что у вас была с ним половая связь, с какими-то особенностями, которые вы нам сейчас описали. А после этого вы готовили ему обед. Правильно?
— Правильно.
— Когда он ушел?
— На следующее утро.
— На следующее утро? Как это получилось?
Свидетельница смотрела в сторону.
— Он решил остаться. Я не посмела спорить.
— А где он спал?
— Со мной. — Марси задумалась. — По крайней мере, часть ночи.
— Была какая-то причина, по которой мистер Ренсом не всю ночь провел в вашей постели?
Марси Линтон вспыхнула:
— Он спустился на первый этаж.
Терри овладели мрачные предчувствия, было что-то ужасное и сверхъестественное в том, что Шарп, казалось, знала, о чем спрашивать, задавая вопрос за вопросом.
— Была какая-то особая причина, заставившая Ренсома спуститься вниз?
Плечи свидетельницы сжались:
— Он пытался заниматься со мной любовью.
— Вы сопротивлялись.
— Нет. Я боялась.
Шарп немного помолчала и спокойным голосом спросила:
— Страшно быть любовницей?
— Протестую, — выкрикнула Терри. — Мисс Шарп без всякой необходимости заставляет свидетельницу обращаться вновь и вновь к тяжелым для нее воспоминаниям, заставляя ее страдать. Мы уже установили, что имел место факт изнасилования, причина — запугивание, страх. Как долго обвинение намерено разбираться с тем, что страх может принимать разные формы?
Шарп обернулась к судье:
— Вопрос отнюдь не ясен, Ваша Честь, и обвинение может прояснить его, если в том будет необходимость. Даже на основании уже записанных показаний можно провести исследование на предмет того, позволяет ли последовательность действий мисс Линтон делать вывод, что имел место факт
