смягчился. — Или порядочная мать — отцу.
Мария, казалось, не в силах была оторвать взгляд от окна.
— Они нашли кассету.
— Да.
Она откинулась на спинку кресла.
— Где?
— В квартире Ренсома.
Мария закрыла глаза:
— А что на ней?
— Это же твоя кассета, Мария.
Она покачала головой:
— Это было пять лет назад. Кроме того, я была немного не в себе.
— Я — тоже, слушая все это.
— Ну пожалуйста, Крис!
— Хорошо. Она начинается с твоего сна, где ты в соборе Сен-Жермен-де-Пре. — Пэйджит помолчал. — А заканчивается лжесвидетельством в сенате.
Она сделала короткий выдох, глаза по-прежнему закрыты.
— Никогда не думала, что ты услышишь об этом.
— Я и без твоей исповеди это знал.
Она покачала головой:
— Я говорю о сне.
— Он как-то утепляет твой образ. Мне было приятно узнать, что в твоем подсознании есть вера в грех.
Мария стерпела насмешку. Спросила дрожащим голосом:
— И твоя помощница знает все это?
— У тебя извращенное понятие о степени важности разных фактов. Окружной прокурор знает все это. — Тон Пэйджита стал ледяным. — Они готовят ордер на арест.
Мария медленно кивнула. Глаза ее оставались закрытыми.
Пэйджит подался вперед:
— Если бы чувство юмора не изменило мне в этой ситуации, я бы сказал, что у нас кризис доверия.
— Прости. Но я стараюсь быть правдивой.
— И я правдив. По крайней мере, пока не найдена вторая кассета, в ней — наихудшее для меня.
— Да, — вяло подтвердила она. — Наихудшее.
— Ты избегаешь моего взгляда, потому что уже приговорила меня, а следовательно и Карло, к провалу? Недаром говорят: глаза — зеркало души.
Мария обернулась к нему и открыла глаза. У нее был еще более беззащитный взгляд, чем в ту ночь в Вашингтоне, когда он узнал, кто она и что она…
— Что тебе нужно от меня?
— Правду, хотя бы в каком-то приближении. В противном случае, если и сейчас будешь лгать, я ухожу — и будь что будет.
Она молча смотрела на него.
— Расскажи мне о Стайнгардте, — потребовал он.
— Я была у него только раз. Пять лет назад, пробыла два часа. И больше к нему не приходила.
— Почему?
— Это как на исповеди: рассказывай, и все. — Она слегка пожала плечами. — И такое ощущение, что всё вокруг охотится на тебя: он сам, комната, магнитофон.
Она помолчала.
— А знаешь, индейцы верят, что фотография крадет душу человека. Когда я ушла от него, у меня было ощущение, что меня два часа обыскивали.
— Больше ты не видела тот сон?
Лицо Мария окаменело.
— Тебя это не касается.
Пэйджит посмотрел на нее:
— Почему было две кассеты?
— Потому что я долго говорила, и он вынужден был поставить вторую кассету.
— Что на второй кассете?
— Это личное, каким было бы и все остальное, если бы Марк Ренсом не полез туда грязными лапами. Не вижу необходимости обсуждать это с тобой и не буду.
— Думаю, там речь идет в основном о деле Ласко.
— Там нет ничего, что могло бы ухудшить мою ситуацию — я уже призналась в лжесвидетельстве. Что касается тебя — на ней то, что ты уже знаешь. — Помолчав, она спокойно добавила: — Речь в ней идет об обстоятельствах усыновления Карло, о том, как это было.
Пэйджит смерил ее оценивающим взглядом:
— Где вторая кассета?
— Я не знаю. — Она отвернулась. — Надеюсь, они никогда не найдут ее, так нужно для твоего блага, для блага Карло.
— Ренсом не говорил?
Мария не сразу ответила, погруженная в свои мысли:
— Нет. Он не говорил.
Пэйджит дождался момента, когда их взгляды снова встретились. Спокойно спросил:
— Это было умышленное убийство?
Она выпрямилась, с видимым усилием сдерживая себя. Произнесла холодно:
— Он пытался надругаться надо мной. И я казнила его.
Пэйджит не нашелся что сказать. Наконец проговорил:
— Почему Ренсом позвонил тебе? Но только правду!
— Чтобы сообщить мне, что у него есть эта кассета.
— Твоя кассета или кассета Лауры Чейз?
— Обе. — Она помедлила. — Он сказал, что интерес у него и профессиональный, и личный.
— Что это значит?
— Как профессионал, он собирался использовать кассету Лауры Чейз для работы над книгой. — Она опустила взгляд. — Личный интерес был в том, чтобы «побеседовать наедине» о моем прошлом.
— В подробности он не вдавался?
— А это и не нужно было. — Она повысила голос. — Он тоном сказал больше, чем мог бы сказать словами, — гнусный тон.
Пэйджит помолчал.
— А что он сказал о кассете? О твоей кассете, точнее.
— Он в подробностях рассказал, что на ней записано. Чтобы я не сомневалась в том, что она у него есть.
— Ты просила его привезти кассету в Сан-Франциско?
Ее взгляд был гневен.
— Да.
— Но он не сделал этого.
— Как мне кажется, — холодно произнесла она, — ты и твои друзья из офиса окружного прокурора только что прослушали ее. Я думаю, мой лучший друг Марк просто забыл прихватить с собой эту кассету.
— Но он не забыл взять кассету Лауры Чейз.
— Конечно. — Ее голос звенел от презрения. — Как я уже говорила инспектору Монку, она возбуждала его.
