и вытянула вверх чуткие хищные щупальцы.
Вот впереди появилась стайка малявок, но вдруг они испуганно метнулись в сторону и исчезли. Небольшая камбала трепыхнулась на дне и зарылась в песок, прошмыгнули две слюдяно-прозрачные усатые креветки.
Стёпа вынырнул из воды, жадно глотнул свежего воздуха и снова погрузился.
А что это чернеет у подножия гранитного выступа? Да это же мидии! Он нырнул глубже, схватил одну, другую и, вынырнув, взвизгнул от восторга. Это были первые большие ракушки, добытые им самим прямо со дна моря. Обе величиной чуть поменьше ладони. Степа выбросил их на берег и нырнул опять. У самой подошвы скалы он увидел черно-коричневую раковину, которая показалась ему очень большой. С трудом он оторвал ее от камня и, едва не задохнувшись, всплыл.
Да, он не ошибся! Мидия действительно была чуть ли не вдвое больше первых. С одной стороны на ней висели гроздья присосавшихся мелких моллюсков. Степа попробовал оторвать их, но обрезал палец. Размахнувшись, он швырнул ракушку на берег и принялся за новые поиски. Он пробрался по камням на самый конец гранитного выступа, закрывавшего лагуну от моря. Здесь, сквозь трехметровую толщу воды, у самого подножия скалы он увидел какие-то блестящие черные точки, похожие на целое семейство мидий. Соблазн был велик, а нырять страшно. Все же он набрался духу и прыгнул в воду.
О, это была настоящая удача — он нашел сразу шесть мидий! Работая кулаками, в которых было зажато по ракушке, Степа повернулся к свету и хотел всплыть. Но в этот миг какое-то темно-серое, круглое, как сковорода, животное остановилось на уровне его лица.
От неожиданности мальчик оцепенел. А животное перевернулось и легло плашмя. Лениво помахивая, как крыльями, полукруглыми плавниками, оно стояло на месте и внимательно смотрело на Степу зеленоватыми кошачьими глазами, поводя при этом длинным, как хлыст, хвостом. Степе сделалось жутко. Он шарахнулся в сторону и, отчаянно работая руками и ногами, всплыл. Когда он выскочил на берег, его колотила дрожь, а сердце готово было выпрыгнуть из груди.
— Ты чего? — удивился Митя, увидев побледневшее лицо товарища.
Степа рассказал.
— Так это же морской кот. Если тронешь его, тогда берегись — кольнет иглой, что на хвосте его. А так нет. Он сам, наверно, испугался.
Степе стало неловко. Митя подумает, что он струсил, и еще расскажет об этом Пашке.
— А ты что делаешь? — спросил он как можно спокойнее и равнодушнее, хотя прекрасно видел, что Митя ловил сачком креветок, притаившихся в тени под лодкой.
— Креветок варить будем.
Митя вытащил сачок, в котором, как блохи, подпрыгивали рачки.
Вскоре из-за камней вышел на берег и Пашка, который нес кепку, доверху набитую мидиями.
Через минуту дымок костра свечой взвился вверх, распушился и пополз по крутобоким прибрежным скалам.
Пашка и Митя возились у костра. Степа залез в лодку, вычерпал со дна всю воду и присел на банке возле своего ведра.
Бычки барахтались, шлепали хвостами по воде и смешно тыкались носами в стенку ведра. Степа запустил руку в воду, намереваясь поймать самую крупную, жирную «жабу». Но она была скользкая, точно облитая маслом, и все время вырывалась. Наконец ему удалось крепко схватить ее у самых жабр.
— Ишь, какой лупастый! — Степа влюбленно заглядывал в широколобую морду бычка. — Ну, иди же, иди. — Бычок плюхнулся в ведро и, расталкивая других, норовил забраться поглубже.
Степа, довольный, смотрел на копошившихся рыб, и ямочки все глубже обозначались на его упругих щеках.
— Что, небось рад? — спросил Пашка.
— Конечно, рад. А ты бы не радовался?
Пашка молчал. Его удивляло, что Степа не задается, не хвастается. Будь у него, у Пашки, такой улов, он бы не удержался. И во время грозы он не то что Митька, не сдрейфил.
— А из тебя толк выйдет, — покровительственно заметил Пашка. Но тут же не удержался: — Только не думай, что и в другой раз тебе удастся меня обловить.
— Ладно, посмотрим. — Степа пошарил рукой под сиденьем, вытащил завернутый в размокшую газету хлеб и выпрыгнул из лодки.
Сухая трава жарко полыхала между камнями, весело потрескивали дощечки. На раскаленном железном листе уже шипели ракушки. То у одной, то у другой раскрывались створки, обнаруживая внутри желтоватую студенистую массу. Степа нарезал ломтями размякший хлеб и положил по краям листа.
В воздухе пахло горелой травой, острыми йодистыми испарениями от раковин и дразнящим ароматом подсушенного хлеба.
Степа сидел на камне и скользил взглядом по загустевшей синеве моря, причудливым скалам и лазурной сияющей глади приютившей их бухты. Сколько простора, солнца, света! Мечтательная улыбка блуждала на его лице.
— Вот бы здесь поселиться хоть на недельку, — сказал он. — Жить бы в пещере, рыбалить.
— А зачем здесь? Близко от дома. Забраться бы на какой-нибудь остров на Сиваше и жить там всю жизнь, как три робинзона, — с увлечением подхватил Митя. — А на Лебяжьем, что у Перекопа, еще лучше. Птиц там — тучи, аж солнца за ними не видно!
— Зачем робинзонами? Ничего в этом нет интересного, — возразил Степа.
— А по-моему, очень даже интересно. Охотится можно, рыбалить, птиц приручать, спать в землянке на берегу. Эх, и житье!
Степа не был согласен. Почти все ребята в их классе хотят стать робинзонами. Уже неинтересно. И потом вообще вся эта затея неосуществима. Чтобы стать настоящим Робинзоном, надо попасть на не открытый еще остров. А теперь таких островов нет, их все пооткрывали. И дикари все перевелись.
— А зачем мне твои дикари? — воинственно наскакивал Митя, размахивая ведром. — Что я, эксплуататор какой? Я один могу жить и работать.
— Один? Всю жизнь?
— Один!
— Тьфу! — Степа вскочил с камня. — Ни за что! Какая польза другим людям, что ты проторчишь на острове всю жизнь в одиночку? Да и сам-то ты без людей не обойдешься! Нет, уж если всерьез выбирать дело на всю жизнь, то надо найти такое, чтобы и для себя интересно было и людям пользу принесло. Вот если бы попутешествовать, стать ученым… Хочешь — лети на Северный полюс, хочешь — плыви, исследуй Антарктику. А чем плохо быть изыскателем и прокладывать каналы в пустыне, или, скажем, здесь, в Крыму? Если бы моя воля — я бы сейчас же улетел в Антарктику! — воскликнул Степа, и шальные огоньки загорелись в его широких синих глазах. — Там, куда ни глянь, можно сделать открытие. Знай записывай и передавай по радио на Большую Землю.
Эх, попасть бы туда! Он согласен на все, хоть снег расчищать, хоть ящики с грузом ворочать. Уж там бы он доказал, на что способен, и обязательно сделал бы уйму разных открытий.
Пашка не ввязывался в спор. С Митькой и Степкой лучше не связываться — оба языкастые. К тому же о Робинзоне он не читал. Но, судя по всему, Степка все же прав. С народом жить веселей, и скопом всегда больше сделаешь. Не зря рыбаки бригадой выходят в море. Попробуй-ка в одиночку раскинуть ставной невод, он же длиннющий, почти с километр! Прав Степка и насчет изыскателей. Пашка вспомнил, как на прошлой неделе он попал на трассу Северо-Крымского канала. Он увязался тогда с отцом на станцию, чтобы проводить его в Керчь. Когда поезд ушел, Пашка решил обойти вокруг станционного поселка, и тут он заметил в степи треногу. Как тут удержаться и не сбегать посмотреть?
Целый час Пашка толкался у треноги и, конечно, даром времени не терял. Он успел покрутить с буровыми рабочими штангу, покататься, как на карусели, на ручке поворотного хомута, посмотреть, как берут грунтовые пробы, заглянуть в ящики, где они лежали, и даже прошмыгнуть в палатку изыскателей и выпить там кружку тепловатой воды из бочонка.
Словом, Пашка успел полностью насладиться своим пребыванием у изыскателей и теперь считал себя знатоком этого дела.
— Брось, Мить, не спорь. Степка прав, надо подаваться в изыскатели, — авторитетно заявил он. —
