Тут, под боком у нас, канал строится, а мы поедем куда-то на остров, в робинзоны играться.
Пашка решительно сплюнул в огонь и по меньшей мере в третий раз начал рассказывать о том, что он видел в бригаде бурильщиков.
— Давайте махнем на лето в одну из таких бригад! — в восторге воскликнул Степа. — Вот это уже настоящее дело!
Эта мысль всем пришлась по душе. Даже у Мити вспыхнули щеки, и если он еще отмалчивался, то только из простого упрямства.
Вылазку на трассу решили совершить в ближайшие дни. И хотя эта вылазка предполагалась вроде разведки, на день — на два, но там почем знать, как все обернется: вдруг им повезет и они останутся работать на все лето.
Степа не прочь был вслух помечтать о предстоящем походе, но вдруг почувствовал запах горелого. Он поторопился снять подсохшие ломти хлеба и стопкой сложить их на обрывке газеты.
С голодным блеском в глазах Митя следил за ним и, поглядывая на ароматно пахнущий хлеб, глотал слюну:
— Давайте скорей! Жрать охота, аж в брюхе пищит, а вы все возитесь.
— Обожди. Небось не умрешь, — невозмутимо ответил Пашка, снимая пропекшиеся на огне ракушки и подкладывая на их место сырые.
Делал он это не торопясь, словно испытывая терпение товарищей. Но, видно, и ему стало невмоготу. Перевернув последнюю мидию и не дождавшись, когда она пропечется, он снял лист с камней. Митя поставил на огонь ведро с креветками и поспешил подсесть поближе к железному листу.
О, что это было за блюдо! Объедение! Душистые, подрумяненные ломти пшеничного хлеба и нежное, слегка присоленное и чуть припахивающее дымком мясо моллюска. Никогда в жизни Степа не ел ничего вкуснее.
Ему положительно нравится жить здесь. Нравится все. И почему это, когда он собирался ехать сюда, некоторые городские ребята говорили, что в деревне скучно? Ничего подобного, совсем не скучно. Сколько можно увидеть тут и пережить интересного только за один день!
Возле костра выросли три кучки перламутровых створок. На листе осталась только одна ракушка, самая большая, грязно-ржавая на вид и с такими безобразными наростами моллюсков, что Пашка и Митя не захотели ее взять. Степа узнал ее. Это была та самая мидия, о которую он обрезал палец. С минуту он колебался: выбросить или съесть. Уж очень она страшная. Но, вспомнив, с каким трудом она ему досталась, он решил ее съесть.
Степа старательно разжевывал невкусное, тягучее, как резина, мясо и хотел уже его проглотить, как вдруг что-то твердое скрипнуло на зубах. Он выплюнул на ладонь недожеванную мидию, разорвал волокна и вытащил белый шарик величиной со спичечную головку.
— Смотрите-ка, что это? — Он покопался и вытащил еще два шарика. Последний подпекся на огне и был желтоватого цвета.
— Покажи! — Пашка подставил ладонь и с видом знатока начал рассматривать находку. — Не иначе как наросты какие-нибудь от старости. Ты посмотри, какая она вся трухлявая.
— Тоже скажешь — наросты, — проворчал Митя, рассматривая шарики.
— Вы знаете, что это? — воскликнул Степа, и лицо его просияло. — Это ведь жемчуг! Точь-в-точь такие бусы я видел в ювелирном магазине.
— Какой тут жемчуг? — недоверчиво покосился Пашка. — Что у нас, Индия, что ли?
— А вот жемчуг! Самый настоящий, — поддержал Митя. — Ты не слыхал, как по радио передавали, что в наших мидиях жемчуг водится? Теперь даже целая артель создана вылавливать их в Черном море.
— Не слыхал, — признался Пашка. — Значит, Степка счастливей всех. А я-то сколько переел этих мидий и не думал, что жемчуг лопаю. Хрустит что-то на зубах, а я знай глотаю.
Пашка с нескрываемой завистью смотрел на Степу, который обдумывал, куда бы понадежней запрятать драгоценную находку. Когда жемчужины были плотно завернуты в два газетных уголка, он снял кепку и засунул их поглубже за подкладку.
Тем временем Митя слил уже из ведра горячую воду и вывалил на железный лист целую горку янтарно-розовых креветок.
— Ешьте сколько влезет, — угощал он.
Степа изумился. Сколько тут этих усатых рачков! Штук триста или больше? Он очень любил шейки вареных речных раков. Но розовато-белое, нежное мясо креветок оказалось куда вкусней и слаще. Их можно есть, как семечки, в неимоверном количестве.
В наступившей тишине только и слышалось теперь сухое потрескивание упругой кожуры рачков. С завидной ловкостью и быстротой мальчики взламывали прозрачные панцири на брюшке и шейке и отправляли в рот кусочки розоватого мяса, отбрасывая в сторону кожуру и зеленоватую несъедобную массу.
Митя высасывал сок из креветок и не сводил глаз со «счастливой» раковины.
— Слышь, Степ! Ты эту раковину обязательно возьми с собой в коллекцию, — посоветовал он. — И в наш юннатский журнал все в точности запиши — когда, в каком месте ее нашел, и укажи эту бухту.
— А как же я запишу, если эта бухта никак не называется?
— За названьем дело не станет, — авторитетно заявил Пашка. — Мы же здесь укрылись от шторма и, можно сказать, спаслись. Так? Если б не эта бухта, пришлось бы пузыри пускать. Значит, и название ей нужно такое, подходящее.
После небольших препирательств на карту азовского побережья решено было занести новое название: «Бухта спасения».
Митя выручает
Шлюпка легко и плавно скользила по искрящейся зыби и быстро приближалась к берегу.
Степа машинально, в такт с Пашкой взмахивал веслом. Он был так переполнен впечатлениями дня, что их хватило бы, пожалуй, на год. Эх, встретились бы ему сейчас городские товарищи! Вот бы удивились и позавидовали его удаче!
Этот день стал для Степы настоящим праздником. И вдруг он вспомнил о ведрах, оставшихся на площади. С тревогой взглянул он на солнце, которое, как назло, взбиралось все выше и выше. Пожалуй, уже скоро одиннадцать. Что, если они не успеют вернуться к приезду водовозов? А дома воды — ни капли: все останутся без обеда. Мать обязательно пристанет с расспросами: почему не принес? Где был? Почему не предупредил?
Почему, почему… А разве расскажешь ей все? Она ведь все равно не поймет, какой сегодня особенный, прямо-таки исторический день в его жизни. И Степа не знал, как поступить.
Некоторое время гребли молча. Повизгивали уключины, закручивались под веслами воронки, за бортом плескалась, булькала и пузырилась вода.
Митя, сидя за рулем, поглядывал на село. Возле песчаной кромки пляжа покачивались на якорях смоленые байды, между ними охотились за рыбешками и рачками утки. Они то и дело становились на голову и, выставив вверх свои гузки, чуть шевелили в воде розовыми лапками. На берегу — ни души: верный признак того, что все ребятишки побежали на площадь встречать водовозов. Со двора, что по соседству с его домом, вышел долговязый мальчишка и, неуклюже ступая, побрел переулком на площадь.
Митя поглядел ему вслед и вскрикнул:
— Ребята! Знаете, кто был в пещере и разорял гнезда?
— Кто? — в один голос отозвались Пашка и Степа.
— Федька Хлыст! Гляньте, только он так ходит, гад клещеногий.
Степа оглянулся. В самом деле, как же это он раньше не догадался?
Федька Хлыст пользовался общей неприязнью. У всех троих были с ним стычки и в классе, и на
