Свежо предание.
Триста тысяч баксов переводят на мой счет в лихтенштейнском банке.
Нашли дурака.
В Лихтенштейне я пережидаю неизбежную кратковременную смуту — и возвращаюсь в Россию, чтобы уже без помех вершить большие государственные дела.
Читай: чтобы сидеть в какой-нибудь мышеловке и ждать следующего боевого задания.
Или унизительной смерти.
Игорек так бездарно хотел меня использовать, что я твердо уверился: бедность и глупость — не синонимы, нет.
Оставалось лишь поддакнуть ему — и при первой же возможности сыпануть.
53
Однако поддакивать Игорьку означало бы вызвать его подозрение: что это ты в меня такой влюбленный?
Поэтому, когда мне было предоставлено слово, я сказал, что план 'Белка' неприемлем по причинам философского свойства: смерть отдельного человека ничего не изменит, и вообще я считаю, что никто не имеет права никого убивать.
— Ай, брось, — отмахнулся Игорек. — Тоже мне дзэн-буддист. Не на тебе ли висит дельце о зверском изнасиловании и убийстве? Не делай коровьи глаза: нам всё известно. Но к правосудию мы обращаться не станем: просто передадим тебя твоим друзьям. А уж они тебе кишки на шею намотают.
— Добро, — сказал я. — Раз так, давайте говорить начистоту. Пусть я убийца и насильник, но ваших убеждений не разделяю и методы одобрить не могу. Конечно, вы хозяин положения, и после того, что вы мне рассказали, у меня нет выбора: я должен принять ваше предложение, иначе мне не жить.
Игорек кивнул, признавая справедливость моих слов.
— Но есть такая сфера, — продолжал я, — в которой нет иного хозяина, кроме меня. Это дисминуизация, моя, так сказать, епархия. Согласитесь, что насильно дисминуизироваться и делать, что приказано, вы меня заставить не можете. Я стану исполнителем ваших планов лишь при наличии твердых гарантий моей личной безопасности и приличного заработка.
— Мое слово — это уже гарантия, — высокопарно заметил Игорек.
— Не сейчас и не здесь, — возразил я. — Гарантии должны лежать в той области, где хозяин положения я. Мое условие такое: перед началом акции я дисминуизирую вас…
— Кого? — не поверил своим ушам Игорек.
— Вас, милостивый государь. Дисминуизирую и оставляю здесь на трюмо — в качестве заложника, если хотите.
— Ах ты, сявка! — вскричал оскорбленный президент.
— Погодите, это еще не всё. После акции я забираю вас с собой в Лихтенштейн и только там по получении денег возвращаю к нормальной жизни. После чего мы расстаемся уже навсегда, поскольку никаких государственных прожектов с таким говнюком, как вы, я разрабатывать не намерен.
— Это всё? — помолчав, осведомился Игорек.
Я кивнул.
— Ну, за говнюка ты должен поплатиться. Урезаю твой гонорар на пятьдесят тысяч.
— Хозяин — барин, — сказал я.
— Помолчи! — оборвал меня Игорек. — А заложницей пусть побудет моя супруга.
В смысле, 'эта тля'.
— На тебе, Боже, что нам негоже, — с презрением отвечал я. — Тогда уж давайте Ларису.
Я запустил этот пробный камень в надежде проверить, жива ли еще моя двоюродная сестричка.
Оказалось, жива и по-прежнему любима.
— Ишь, раскатал губу! — вспылил президент. — А мадам Батерфляй не желаешь?
Мы препирались больше двух часов и в конце концов сошлись на том, что на трюмо останется его девятилетний сын.
— Всем своим самым дорогим рискую для пользы дела! — патетически воскликнул Игорек. — Имей в виду: ни один волос не должен упасть с его головы.
Я прекрасно знал, что детей у Игорька нет, а значит он рассчитывает подсунуть мне какого-нибудь цыганенка.
На этом можно было бы остановиться, но для верности я сделал последний зигзаг.
— А откуда я узн(ю, что это будет ваш сын?
— Завтра утром тебе привезут наши семейные фотографии, — не моргнув глазом, отвечал Игорек.
Дурной я был бы дожидаться этих липовых фотографий.
Глава шестая. Бегство
54
В моей изоляции, как я уже говорил, имелась одна отдушина: 'Барс', приносивший продукты, забирал с собой черный пластиковый мешок с бытовыми отходами.
Этот неэквивалентный обмен являлся нашим единственным совместным действием, и постепенно он оброс некоторыми человеческими подробностями.
Мне казалось, что обязанность выносить за мной мусор не нравится 'Барсу', задевает его воинское достоинство: забирая мешок, этот смуглый верзила не то что краснел, но темнел лицом и угрюмо косился в мою сторону.
Мне лично тоже не нравилось, что этот тип воротит от меня морду, как от неродного покойника.
В качестве отместки я непременно выносил мешок с мусором лично и торжественно передавал из рук в руки с поклоном и какими-нибудь шутливыми словами (типа 'Подарок фирмы'), на что верзила не отвечал, только еще больше мрачнел.
Акт передачи черного мешка я давно уже разработал в качестве резервного варианта бегства.
Если бы верзила бросал мешок в контейнер возле подъезда, мне пришлось бы отказаться от этого варианта: 'Барс' приезжал в десять утра, а коммунальщики опорожняли контейнеры на рассвете, и это означало, что, забравшись в черный мешок, я должен был валяться там почти сутки.
За это время меня могли хватиться, а вылезать из контейнера среди бела дня было равносильно самоубийству.
Не говоря уже о факторе кошек, крыс и бродячих собак.
Но из окна я заметил, что камуфляжник забирает мой мешок с собою в джип и увозит — видимо, на помойку в другом районе: предосторожность, как я думал, не чрезмерная.
Прошу простить за эти малоприятные подробности, но они лишними не являются: другой возможности сбежать из этой западни у меня не было.
Я стал приучать 'Барса' к мысли, что мусор он должен забирать с кухни сам.
Перестал выходить к нему в прихожую: то курил, валяясь в постели, то брился в ванной комнате, то смотрел телевизор в гостиной — и оттуда напоминал ему о подарке фирмы.
Поначалу важно было, чтобы он меня видел через раскрытую дверь и не кидался искать по всей квартире.
Но постепенно необходимость в этом отпала: верзила привык, что для него, как говорится, я всегда дома.
Несколько раз к его приходу я запирался в ванной, включал душ и мурлыкал там какую-нибудь песню, потом выходил как ни в чем не бывало, говорил ему 'А, это вы, привет-привет' и шествовал в спальню.
Так мне удалось притупить бдительность камуфляжника, и в один прекрасный день он удовлетворился магнитофонной записью моего пения и плеска воды за закрытой дверью ванной.
Это была репетиция бегства, которую я время от времени со стабильным успехом повторял.
И вот пришла пора премьеры: на генеральную репетицию времени уже не осталось.
