с многочисленными пересадками перебрался на Ленинский проспект, поближе к германскому консульству.
Там я снял квартиру у одной тетушки по имени Марина Петровна: она как раз собиралась на дачу до осени и прилежно отрывала телефонные язычки объявлений 'Снимем квартиру' на остановках общественного транспорта, за каковым занятием я ее и застал.
Обаять эту женщину оказалось несложно. Она питала глубочайшее почтение к вузовским преподавателям и считала их людьми тихими и аккуратными.
Похвальное заблуждение.
За долгим чаепитием с вареньем я поведал Марине Петровне, что получил от зарубежной фирмы крупный заказ на перевод научного текста и нуждаюсь в тишине и одиночестве: коммунальная квартира, где я прописан, этого мне обеспечить не может.
Марина Петровна прониклась ко мне еще большим уважением, что не помешало ей заломить несусветную цену и слупить с меня плату за три месяца вперед.
Кроме того, она потребовала клятвенных заверений, что девок я в квартиру водить не буду.
Мне ничего не стоило дать такие заверения, тем более искренние, что общением с женским полом я сыт был по горло.
Со своей стороны Марина Петровна обещала, что до середины сентября не будет мне никоим образом досаждать.
На другое утро я полностью экипировался в универмаге 'Москва' (за наличные, естественно), там же обзавелся кое-каким багажом, приобрел для вящей убедительности пишущую машинку, поменял баксы и рубли на марки и перебрался к Марине Петровне.
Проводив любезную хозяюшку до электрички и еще сотню раз заверив ее, что буду вести монашеский образ жизни, я вернулся домой и пошел наливать ванну.
59
Однако отдохнуть от пережитого и хоть на час расслабиться мне не дали: раздался долгий настойчивый звонок.
Подкравшись к двери, я заглянул в глазок. На площадке собралась целая куча народу: трое мужиков в форменных австро-венгерских кепочках, суетливая бабулька и два мужика с остолбенелыми лицами понятых.
— Да там он, там! — ядовитым голосом говорила бабулька. — Вон, свет головой заслонил. И вода льется. Высаживайте дверь.
Звонок повторился, потом в дверь забухали кулаки.
— Налоговая инспекция! — крикнул фуражечник. — Вы обязаны открыть и предъявить документы.
Мне стало легче: видимо, соседи донесли, что хозяюшка моя сдает квартиру и не платит налоги. Черта с два я им открою, не те времена.
Однако голос пришлось подать: иначе действительно высадят дверь, а потом скажут, что так и было.
— Какая еще инспекция? Я вас не вызывал. Тётя мне велела никого не впускать.
— Вы квартирант? — строго спросил фуражечник.
— Зачем? У меня свой дом есть. Я племянник Марины Петровны. Квартиру караулю. Буду каждый день сюда приходить.
— Откройте и предъявите документы.
— Не открою. Я вас боюсь.
— Тогда будем ломать дверь.
— Ломайте.
Потоптавшись еще у порога, фуражечники ушли. Разошлись по этажам и понятые. Осталась соседка.
— А я вот не уйду! — пропела она. — До ночи стоять буду.
Я приоткрыл дверь и грозно сказал:
— А ну, пошла отседа, стукачиха поганая!
Проклятая баба прыснула прочь, оставив меня полным и безоговорочным победителем.
Однако мне стало ясно, что покоя здесь не будет.
Поэтому я решил не откладывать свои дела в долгий ящик и немытый отправился к консульству ФРГ с твердым намерением устроить свою судьбу сегодня же, чего бы это мне ни стоило.
60
Огромная толпа у проходной консульства меня не обескуражила: я как раз боялся одиночного прохода по мраморным посольским анфиладам под зорким наблюдением российских и германских властей.
А потом: очередь, милая очередь, что может быть роднее для бывшего советского человека?
Питательная среда, аккумулятор житейского опыта — и зримое доказательство, что ты на верном пути.
Все туда — и ты на лыжах.
Я потолкался среди людей, записался на послезавтра, уточнил время перекличек, послушал чужие разговоры.
Из разговоров выяснилось, что место в очереди можно купить, и довольно недорого.
Выяснилось также и то, что за калиткой, на территории консульства Огибахину ничего не светит.
В толпе не нашлось ни одного индивида, который не имел бы как минимум приглашения от родных, от знакомых, от партнерских фирм, от международных организаций, просто от людей доброй воли.
А у меня в Германии не было ни родных, ни знакомых, ни тем более деловых партнеров.
Времени наводить контакты у меня тоже не имелось.
Оставалось, в который уж раз, довериться какому-нибудь незнакомому человеку.
Я облюбовал молодого очкарика, стоявшего в очереди с кипой загранпаспортов в руках, отвел его в сторонку и предложил за визу десять тысяч условных единиц.
Глаза у него вспыхнули, как у рекламного кота, он затребовал двадцать штук, сошлись на пятнадцати.
Однако паспорт мой очкарику не понравился. Перелистав его, он кисло сказал:
— Не, с такой ксивой даже за миллион не возьмусь.
И возвратился в свою очередь.
Эту щепетильность я не сразу оценил по достоинству: ведь мог бы взяться, получить деньги — и сбежать.
61
Именно так и замыслил поступить следующий мой собеседник, отзывавшийся на имя Кирюха.
— Визу без приглашения? Кайн проблем, нет вопросов. Почему не помочь хорошему человеку?
Я с трепетом вручил ему свой поруганный паспорт. Кирюха в него даже не заглянул.
— В Германии раньше бывал? Пребывание просрачивал?
Кирюха произнес 'просрачивал' без тени юмора, в полной уверенности, что умри — лучше не скажешь.
Был он коренастый, весь какой-то кругленький (возможно, из-за тренировочного костюма с шальварами), но не рыхлый, а прилично накачанный.
Я признался, что нигде за границей вообще не бывал.
Это Кирюху удивило.
— Варум зо? Почему так? — спросил он меня с пренебрежительным сочувствием, как будто я сообщил ему, что еще не утратил невинности. — Сейчас только ленивый не ездит. Допуск мешает?
— Да нет, просто как-то не тянуло.
— Ага, а теперь потянуло. Аллес клар, всё понятно. Учти, я работаю на предоплате. Гони пять штук и жди у выхода. Вот так. Теперь бис бальд. До скорого.
Скорого свидания у нас, однако же, не получилось. Я ждал до обеденного перерыва, маясь
