прочистятся. А пока что выкладывай все, что тебе известно о Софии Андерхилл. Ее отец вчера подал жалобу, что его дочь похищена. Это сделали паписты?
— Они едут в Дорсет, — выдохнул я. — Сперва в Абингдон за лошадьми, потом в Дорсет. Вы теряете время, скорее пошлите своих людей в погоню.
— Не учи меня командовать моими людьми! — рявкнул дознаватель и подал солдату знак. — Арестуйте этого человека за убийство двух членов колледжа Линкольна и одного студента, а также по подозрению в убийстве молодого человека, сброшенного с башни этой усадьбы.
Я открыл рот, чтобы в очередной раз протестовать против такой несправедливости, но дознаватель прервал мой протест очередным обвинением:
— И по подозрению в проникновении в страну с намерением обратить подданных королевы в Римскую церковь, а также по подозрению в соглядатайстве!
— Нет! — закричал я. — Умоляю, пошлите за сэром Филипом Сидни в колледж Церкви Христовой, он скажет вам, что я ни в чем не виноват!
Солдат тем временем развязал мои ноги, подхватил меня под локоть и помог встать.
— И еще кража лошади, — злорадно добавил Ньювел. — Мы нашли породистого коня в упряжи королевских цветов, привязанного в лесу у дороги.
— Лошадь моя! Мне дали ее в королевской конюшне Виндзора!
— В самом деле? — Усы зашевелились, будто кот проглотил мышку. — Как это ее величество тебе свою лучшую карету не отдала? Довольно глупостей!
Главный дознаватель повернулся ко мне спиной и направился к лестнице в западной башне. У самой двери он остановился и обернулся ко мне.
— Коли сэр Филип Сидни — твой друг, пусть приедет и заплатит залог, чтоб тебя выпустили из замковой тюрьмы, — равнодушно произнес он и отдал приказ солдату: — Веди его вниз, во двор, он поедет с нами в Оксфорд. Нескольких человек оставь здесь, пускай разберутся со слугами.
Солдат кивнул и подтолкнул меня к винтовой лестнице. Нащупывая узкие ступени, я пытался осмыслить свое положение. Пока все выглядело скверно, однако сумею же я как-нибудь передать весть Сидни или ректору Андерхиллу, чтобы они поручились за меня. Потом мне припомнилась та связка писем и предупреждение, прозвучавшее из уст Бернарда за первым моим ужином в Оксфорде: ни один человек здесь не ест то, чем он кажется. Я доверился Коббету, а что, если и он из тайных католиков? Что, если он уничтожит переписку Эдмунда Аллена и Джерома Джилберта? Тогда против иезуита не останется никаких улик, только мое слово. Моего происхождения и былой принадлежности к ордену будет достаточно, чтобы навлечь на меня подозрения, о чем мне уже столько раз напоминали в Оксфорде. Андерхилл охотнее свалит вину на меня, чем признает, что под самым его носом более года работал миссионер! Единственной моей надеждой оставался Сидни, однако, если он не получил мое письмо, он и понятия не имеет, где меня искать, а я тем временем сгнию в тюрьме. Одно только радует, подумал я, когда меня тащили через сторожевую башню в залитый солнцем двор: если бы первым до меня добрался Дженкс, а не дознаватель, я бы уже лежал в канаве с перерезанным горлом. А пока жив, есть и надежда.
Солнце уже стояло высоко в небе, изредка на него набегали облака. На дворе маленькими группами собирались слуги, испуганно перешептывались. Каждую группу охраняли вооруженные люди. Я огляделся по сторонам и узнал того крепыша-слугу, что тащил меня с башни. Он быстро отвел глаза. Уж не он ли выдал дознавателям мое убежище? Если кто-то в доме знает, что схватили не того, кого надо, они все равно ничего не скажут: они спасают Джерома и только рады, что вместо него схватили другого.
Меня подсадили на мышастого цвета лошадку; руки у меня так и остались связаны. Недостаток сна, голод и всевозможные травмы, полученные мной в эту ночь, сказывались: голова будто свинцом была налита, и я никак не мог распрямиться. Джон Ньювел, увидев, что я падаю головой на шею лошади, основательно заехал мне в живот рукоятью меча:
— Сядь прямо, ублюдок итальянской шлюхи, пока я табличку тебе на шею не повесил. — Солнечный свет бил ему в глаза, он смотрел на меня щурясь. — Напишу «иезуит-заговорщик» — с такой Эдмунда Кэмпиона везли в Лондон. Пусть прямо сидит! — скомандовал он солдату, который вел в поводу мою лошадь. — А то еще свалится на дорогу, мы его и до Оксфорда не довезем.
— Ему бы выпить, чтоб оклематься, сэр. Похоже, у него в глотке совсем пересохло, — заступился за меня солдатик, и я закивал, преисполненный благодарности: как это часто бывает, рядовой оказался милосерднее своего начальника.
— Выпить? — Ньювел уставился на своего подчиненного так, словно тот предложил созвать для моего увеселения музыкантов и куртизанок. — Конечно, конечно. Лучшее вино из подвалов Хэзли для дорогого гостя! Зажарить ему жирного гуся, а? Занимайся своим делом, солдат, и нечего меня учить!
Солдат смущенно потупился, потом коротко глянул на меня — извини, мол. Растрескавшимися губами я прошептал ему: «Спасибо». Ньювел отвернулся, карабкаясь на своего коня. Дознаватель выехал вперед, чтобы возглавить отряд, которому предстояло с торжеством доставить меня в Оксфорд, но тут воцарившуюся ненадолго тишину нарушил стук копыт. Подняв глаза, я увидел вдалеке, там, где дорога поднималась на холм, двух всадников, а за ними человек тридцать солдат, но уже в какой-то другой форме. Неужто им понадобилось столько народа, чтобы захватить двух иезуитов? — удивился я.
Но тут я заметил, с каким недоумением взирает на вновь прибывших главный дознаватель, и понял, что никакого подкрепления он не ждал. И лишь когда всадник, скакавший впереди, подлетел прямо к Ньювелу и осадил своего коня, я понял наконец, что происходит, и сердце мое затрепетало.
— Что это, черт побери, вы сотворили с моим другом?! — заорал Сидни, спрыгивая с коня и подбегая ко мне; шпага его была обнажена. — Клянусь Господом, я лично задам порку тому, кто это сделал! Отвяжи его! — приказал он солдату, который стоял возле моей лошади, и тот поспешно повиновался.
Я боялся, что Ньювел попытается сопротивляться, но тот с почтением и страхом взирал на другого всадника, прискакавшего вместе с Филипом.
— Милорд шериф, — срывая с себя шляпу, заговорил Ньювел, — я схватил опасного иезуита из Италии, который распространяет католическую заразу и соблазняет подданных ее величества.
— Боюсь, вы дали маху, мастер Ньювел, — преспокойно возразил шериф.
Я пригляделся внимательнее к этому человеку: он был в широкополой шляпе с пером и в алом камзоле, расшитом гербами графства; борода его начинала седеть, глаза были добрые, но лицо и манера держаться внушали уважение.
— Этот человек — известный философ и друг сэра Филипа Сидни, — сказал он. — Настоящего священника вы упустили.
— Милорд шериф… — заблеял Ньювел, но тот взмахом руки прервал его оправдания:
— Не беда, мои люди уже гонятся за ним, благо сэр Филип и его итальянский друг вовремя нас известили. Далеко он не уйдет.
Сидни помог мне сойти с коня. Я попытался растереть запястья, но руки почти не шевелились. Сидни закинул мою руку себе на плечо, обхватил меня за талию и так, поддерживая, подвел к своему спутнику.
— Сэр Генри Ливси, лорд и верховный шериф Оксфорда, — провозгласил Сидни, указывая на всадника. — Позвольте представить вам доктора Джордано Бруно из Нолы. Увы, он сейчас не в лучшей форме.
Я изобразил поклон, цепляясь при этом за шею Сидни; всадник снисходительно усмехнулся.
— Мне сообщили, что леди Толлинг укрывает священника-иезуита, — забормотал Ньювел, с тревогой поглядывая на свое начальство. — Я нашел этого человека в тайнике. И к тому же он итальянец! — добавил он, несколько оправившись.
— Святой Престол ненавидит этого человека почти так же сильно, как королеву, — сказал Сидни, меряя Ньювела злобным взглядом. — Ведь так, Бруно? — И он от души врезал мне по спине, так что я взвыл от боли: плечо-то было вывихнуто. — Прости, — искренне огорчился Сидни и принялся растирать пострадавшее место; растирание было не менее чувствительным, чем удар, но он же хотел как лучше. — Господи, Бруно, ты и на человека-то не похож. Тебя нужно показать врачу. — Он подвел меня к своему коню, взгромоздил в седло, сам сел передо мной и взялся за поводья.
— Мои люди останутся и помогут вам, Ньювел, — распорядился шериф, сходя с коня и подзывая своего капитана. — Следует допросить всех слуг до единого. С леди Толлинг я поговорю сам. Будьте
