хозяйством, мог обзаводиться семьей (особенно выгодным вариантом была женитьба на хозяйской дочери) и даже мог перейти на другое место. Собственные обороты его росли; полученное за женой приданое округляло капитал, и через несколько лет, достаточно разбогатев, он нередко сам записывался в купеческую гильдию и открывал собственное дело.
Конечно, везло не всем, и в купеческом мире всегда было достаточно взрослых и даже пожилых приказчиков, которые не стремились или не умели выйти в купцы и всю жизнь оставались у кого-нибудь в услужении. Приказчики-ветераны высоко ценились в торговом мире. Хозяева безусловно им доверяли, советовались и относились подчеркнуто уважительно: здоровались за руку и называли по имени- отчеству.
Уже в 1786 году был открыт Купеческий клуб, помещавшийся сначала на Ильинке, а с 1839 года — на Большой Дмитровке. (Позднее, уже в начале XX века клуб переехал на Малую Дмитровку, в специально для него сооруженное здание — нынешний театр Ленком.) Устроен он был по подобию дворянских клубов, имел старшин, постоянное членство, взносы, хороший ресторан и пр., со временем посещался, помимо собственно купечества, также средним кругом дворянства. Главным занятием членов была карточная игра, но устраивались в клубе и регулярные светские мероприятия — балы, маскарады, концерты и пр.
Именно здесь с 1836 года начались купеческие балы. Это был настоящий прорыв в досуге торгового сословия: еще за каких-нибудь 10–15 лет до этого танцы в большинстве московских купеческих семейств почитались «сатанинской потехой» и запрещались молодежи чуть ли не под страхом смертной казни. И вот уже купеческие отпрыски осваивали кадрили и польки и довольно уверенно их отплясывали. Первоначально обстановка на балах была столь экзотична, что редкий из бытописцев не поточил тогда коготки, расписывая здешние чудеса. Если отцы купеческих семейств на таких балах преимущественно сразу отправлялись в буфет или усаживались за карты, то наполнявшие бальную залу дамы радовали взор обилием драгоценностей и исключительной пестротой нарядов. «Вы увидели бы здесь и пунцовые токи с лиловыми перьями, и голубые платья с желтыми воланами, и даже желтые шали на оранжевых платьях, из-под которых выглядывали пунцовые башмачки, или, говоря по совести, башмаки, отделанные зелеными лентами»[154], — расписывал М. Н. Загоскин. Здесь долго не употребляли вееров, обмахиваясь вместо них платочками.
«Купеческие дочери на бале и в маскераде обыкновенно очень молчаливы, — писал П. Вистенгоф, — замужние — почти неприступны для разговора, позволяя однакож приглашать себя в молчании двигаться под музыку. (…) Пожилые купчихи на бале добровольно лишают себя языка и движения, довольствуясь одним приятным наблюдением взорами за своими „деточками“, подбегающими к ним после каждой кадрили. Маменьки обыкновенно балуют их конфектами, привозимыми с собою в больших носовых платках; я даже видел, как одна кормила свою дочку пастилою, привезенною в платке из дома»[155].
По мере того как «обтиралось» и цивилизовалось московское купечество, обретали необходимую «бонтонность» и вечера в Купеческом клубе. Ко второй половине века это было одно из наиболее посещаемых в Москве мест, а здешние маскарады считались самыми веселыми. Тайком под маской сюда приезжали и дамы из общества, желавшие поинтриговать, и дамы полусвета, надеявшиеся бесплатно поужинать за счет благодушного кавалера.
Вплоть до 1870-х годов немалая часть купечества продолжала сохранять самобытность. По праздникам и воскресеньям пекли пироги: один хозяевам, другой прислуге, и вся семья ходила к всенощным и обедням в приходской храм, где у каждого купеческого семейства было свое определенное место. Избавить от этой обязанности могла только болезнь или сверхважное дело. Вечером, взяв самовар, вино и закуски, отправлялись в рощу на гулянье. На гулянье прохаживались, покупали детям апельсины, вяземские пряники и грецкие орехи, потом усаживались в холодке и ели привезенные припасы, потом снова прохаживались и снова ели. Отец семейства непременно встречал знакомых и пил с ними, так что домой все возвращались ублаготворенные.
Осенью и зимой по праздникам иногда брали ложу в театре и, набрав мешок гостинцев, ездили всей семьей смотреть какую-нибудь трагедию или драму поэффектнее. В дни именин — своих и жениных — московский купец устраивал парадный обед, «закуску» или даже и бал, причем была музыка с литаврами. «Во все время бала гости сохраняют какую-то чинную важность; молодые танцуют, пожилые играют в мушку, пикет и бостон, пожилые дамы и не танцующие сидят около десерта, расставленного на столах в гостиных, и уничтожают его с прилежанием, большею частью молча или при разговорах отрывистых, утвердительных и отрицательных знаках своих голов, сияющих в это время жемчугами и бриллиантами»[156], — повествовал бытописец.
За ужином много пили, играли русские песни, а когда провозглашали чье-нибудь здоровье, непременно играли туш. Если праздновали свадьбу, обязательно били посуду и кто-нибудь пускался вприсядку. В конце концов какая-то часть гостей «по немощи» оказывалась не в состоянии возвращаться домой и ее оставляли ночевать, раскладывая перины и подушки на полу за неимением свободного места.
Следует добавить, что многие из описанных здесь и присущих этому сословию самобытных черт оказались быстропреходящи. На протяжении XIX столетия торговое сословие на удивление быстро цивилизовалось.
Почти вплоть до Крестьянской реформы 1861 года купечество в целом было принижено и забито. Еще в 1856 году московский генерал-губернатор Закревский не пустил купцов на ими же самими устроенный парадный обед в честь коронации Александра II (об этом рассказывалось в четвертой главе).
Несколько позднее именно Александр И обозначил возвышение купеческого звания. Во время пребывания Двора в Москве осенью 1862 года на высочайший выход в Большом Кремлевском дворце были, по традиции, собраны высшие представители всех московских сословий. В Георгиевском зале стояли военные, в Андреевском — гражданские чиновники и представители губернского дворянства, во Владимирском — купечество. Когда император вступил в этот зал, городской голова Михаил Леонтьевич Королев, степенно поклонившись, подал ему хлеб-соль на серебряном блюде, специально к этому случаю заказанном в известной ювелирной фирме Сазикова.
Государь благосклонно принял подношение и, обратясь к голове, спросил:
— Как твоя фамилия?
Королев понял слово «фамилия» в принятом у купцов смысле — «семья» и отвечал:
— Благодарение Господу, благополучны, Ваше Величество, только хозяйка малость занедужила.
— Ну, кланяйся ей, — с улыбкой сказал государь, — да скажи, что я со своей хозяйкой приеду ее навестить.
И ведь приехал! Смущенная купчиха подавала в гостиной чай императрице, а Александр II милостиво и долго говорил и с хозяином, и с собравшимися по такому неслыханному поводу первейшими московскими купцами.
Это был едва ли не первый в истории Москвы девятнадцатого века случай, когда царь приехал в гости к купцу. Предыдущий подобный визит случился аж в 1800 году: тогда император Павел, привлеченный опрятным каменным домиком на пути в Измайлово, захотел в нем отдохнуть и таком образом неожиданно осчастливил купца Щербакова. Потрясенный Щербаков тогда велел навсегда законсервировать ту комнату, лучшую в доме, в которой почивал император. С тех пор в нее входили только с экскурсионными целями, ни одна вещь не меняла своих мест, а на «том самом» диване красовалась вделанная в спинку миниатюра с портретом Павла, которую высокий гость повелел прислать Щербакову в благодарность за гостеприимство. О том случае несколько поколений московских купцов вспоминали с умилением.
Теперь же посещение Александром II М. Л. Королева восприняли как официальное признание высокого общественного значения купечества. И действительно, послереформенные годы знаменовали собой начало стремительного разрастания российского капитализма, в котором энергичным и предприимчивым промышленникам и негоциантам принадлежало ведущее место.
Понадобилось всего несколько десятилетий, чтобы униженные «самоварники и аршинники» превратились в мощную силу, державшую в своих руках практически всю экономику страны, ее оборонные отрасли, транспорт и внешнюю торговлю. Именно купцы стали основными владельцами бывших дворянских гнезд, именно они притягивали и впитывали в себя все наиболее активное и предприимчивое, что имелось
