Максимилиану:
— Вынь из нее ребенка, иначе он умрет вместе с матерью.
Максимилиан был потрясен.
— Нет! — Он в страхе попятился назад. — Сам вынимай!
— Я не дарю людям жизнь. Я ее у них отнимаю. Это должен сделать ты.
Делая надрезы, Максимилиан не переставал удивляться количеству вытекавшей из них крови и остроте лезвия. Наконец живот Цзяо Мин был вскрыт, и их взгляду предстал идеально здоровый ребенок. Малыш повернул головку и посмотрел на Максимилиана. Юноша сунул руку в разверстую брюшную полость и подхватил его под спинку. Ребенок едва не соскользнул, тогда Максимилиан взял его обеими руками и вынул из чрева пугающе неподвижной матери. Он не помнил, как перерезал пуповину, как обмывал новорожденного. В памяти осталась лишь огромная навалившаяся на него усталость и фраза, которую он произнес перед тем, как провалиться в сон:
— Ему нужно молоко.
Потом, ночью, когда младенца накормили и запеленали, Максимилиан смотрел на безжизненное тело его матери, лежащее на полу дома-убежища. Душа, лишь недавно теплившаяся в этой бренной оболочке, без сомнения, отлетела. Огонек погас. Единственной искоркой, напоминавшей о том, что она жила, было необычное ожерелье у нее на шее. Максимилиан осторожно приподнял голову женщины и расстегнул застежку украшения.
Когда ожерелье упало ему на ладонь, Максимилиан поднес его к окну, за которым занимался рассвет. Утренний свет, упавший на стеклянные бусы, зажег в них крохотные радуги, и на ладони молодого человека заиграла целая симфония цветов. Внутри каждого стеклянного шарика он заметил филигранную резьбу, а потом понял, что некоторых бусин не хватает.
Ребенок запищал.
Максимилиан подошел к новорожденному, взял его на руки и стал нежно баюкать. Малыш открыл глаза и, кажется, впервые сумел сосредоточить взгляд. Он смотрел на ожерелье, которое Максимилиан все еще держал в руке.
Юноша медленно покачал украшением перед лицом малыша и, к своему удивлению, заметил, что тот не сводит глаз с блестящих бусин. Максимилиан переводил взгляд с ребенка на ожерелье и обратно.
— Это твое наследство, — наконец сказал он. — Все, что останется у тебя от матери.
Он разорвал серебряную цепочку пополам, после чего скрепил концы каждого куска украшения. Один он надел на шею младенца, а второй — на запястье его мертвой матери.
Когда днем Максимилиан и двое из Гильдии убийц отдали тело покойницы реке, та быстро подхватила его и унесла. Последним, что увидел Максимилиан, был яркий блеск солнечных лучей, отразившихся в стеклянных бусинах на запястье.
Покачивая ребенка на руках, Максимилиан ощущал жизнь внутри этого маленького тельца, обитающую там Божью искру. В этот момент он понял, как устроить убежище для еще остававшихся в Нанкине китайцев.
Он надел парашютную сбрую, перекинул шелковый шнур через балку и потянул. Шнур мягко скользнул через металлическое кольцо, и Максимилиан, прижимая к груди ребенка, плавно взмыл в воздух. В этот момент он напоминал некое божество.
Чарльз смотрел на лежащие перед ним фотографии.
— Откуда у вас…
Он не закончил фразы, поскольку торговец Хонг, принесший ему снимки, приложил палец к губам.
— Они — прямиком из Нанкина. На одном снимке видна знаменитая городская башня, на другой — храм богов-покровителей. Здесь — множество деталей, по которым нельзя не узнать древнюю столицу. Взгляните на последний снимок.
Чарльз так и поступил.
На фотографии был изображен мужчина с руками, отсеченными по локоть, а на коленях у него лежала газета, на которой была отчетливо видна дата семидневной давности.
— Благодарю вас, — сказал Чарльз. — Вы хотите…
— Денег? — вновь перебил его торговец и рассмеялся.
— Что тут может быть смешного?
— Разговор о деньгах не просто смешон, а оскорбителен, когда речь идет о том, что изображено на снимках и что происходит с нашим народом.
Любовница Мао Цзэдуна оттолкнула фотографии в сторону и почувствовала, как в груди закипает холодная ярость. На мгновенье ей захотелось позвать сестру-близняшку, но тут она вспомнила предостережение матери: «Отныне твои единственные союзники — это Трое Избранных и Резчик».
Цзян вызвала Резчика и Конфуцианца. И тот и другой в ужасе выдохнули, взглянув на снимки. Затем Конфуцианец встал и разразился поучительной тирадой — одной из тех, которые так раздражали ее мать, а теперь — ее саму.
— Я свяжусь с конфуцианцами, которые находятся возле дочерей Суна, — под конец заявил он.
— Ты говорил, что уже сделал это, когда до нас дошли слухи о том, что происходит в Нанкине, — проговорила Цзян и, буравя Конфуцианца ледяным взглядом, спросила: — Выходит, ты ничего не делал?
«Мне не подобает получать приказы от шлюхи, — думал Конфуцианец. — Еще не настал подходящий момент, чтобы вернуть власть конфуцианцам».
— Тогда это были всего лишь слухи, — с улыбкой сказал он. — Теперь у нас есть доказательства.
Чарльз не имел возможности напечатать полученные фотографии в шанхайских газетах, поскольку каждую публикацию должен был завизировать японский цензор. Но у него имелось множество друзей и коллег по бизнесу во Франции, Англии и Америке. Каждый из них получил копии фотографий с запиской от Чарльза, где он удостоверял подлинность снимков и убедительно просил опубликовать их как можно большими тиражами.
Конфуцианец терпеливо дожидался возвращения домой младшей дочери Суна — Той, Которая Любит Китай. Фотографии находились в переднем кармане его толстовки. Было довольно поздно. Уже наступил комендантский час, а у Конфуцианца не было ни малейшего желания попасть в лапы японского патруля. И вдруг из-за угла выехал неприметный автомобиль, остановился, и из него вышла молодая женщина. Повернувшись к машине, она протянула водителю купюру в один юань.
Конфуцианец шагнул на дорогу в тот самый момент, когда автомобиль вновь скрылся за углом.
— Мадам Сунь, — произнес он.
— Опять вы? — мгновенно насторожилась женщина.
— Я не желаю вам ничего плохого. Я всего лишь конфуцианский ученый и хочу показать вам нечто очень важное.
После недолгих уговоров Конфуцианец уже сидел за инкрустированным лакированным столом, разложив фотографии пред дочерью Суна.
Женщина с ужасом выдохнула и взяла в руки один из снимков. На ее глазах выступили слезы.
— Значит, все это правда?
— Боюсь, что да.
— Зачем вы показываете мне все эти ужасы?
— Вы дочь Суна. Ваши сестры влиятельные женщины. Я хочу, чтобы вы поговорили с ними и образумили их.
Лишь немногие газеты на Западе решились напечатать фотографии из Нанкина, старательно заретушировав все самое страшное, что могло бы оскорбить чувства читателя, и сопроводив их примечанием, в котором говорилось, что подлинность снимков под вопросом, поскольку «эти люди склонны к
