Эту песню поет и Сергей. Он и прежде любил эту песню — он рассказывал Маше, что явственно представляет себе, как поют такую песню студенты царской России, революционная молодежь, которой грозит ссылка, тюрьмы. Оттого и слова эти: «Кто знает, что с нами случится впереди!»
Он поет, захватив в свою руку Машину левую ладонь, которая оказалась рядом. Он поет, пожимая ее руку, словно заземляя в нее всю боль, которая не оставляет его и сейчас, и в эти часы, и которую он умеет так хорошо скрывать.
Спустя несколько минут, когда песня спета и каждый занялся снова ужином, Маша тихо говорит Сергею:
— Сережа, я должна отбыть. Ты большой и умный, а там у меня осталась маленькая и совсем-совсем еще глупая… Ты не ревнуешь?
— Зое я уступаю беспрекословно. Но ты будешь мне звонить, девчонка? Обещай!
— Само собой разумеется.
— Счастли́во! — говорит Сережа, слабо пожимая Машину руку.
Машу навестила тетя Варя. Посмотрела на Зоеньку, на обстановку Машиной комнаты — скромная обстановочка! Посмотрела на Машеньку, худую, измученную, серолицую. Посмотрела, ничего не сказала, обняла Машу и прижала к груди. И до того получилось это горестно, что у обеих в горле запершило. Маша проводила тетю Варю в коридор, помогла пальто надеть, а тетя Варя все молчала. И уже у самой двери сказала: «От алиментов ты отказываться права не имеешь. Не тебе это нужно, ребенку». Сказала и ушла.
Алименты… Дожили, уже алименты получать собираемся! Маша вспомнила карикатуру в юмористическом журнале: «Алиментщица-миллионерша». Гуляет пышно разодетая толстая тетка, а за нею хвост из мальчиков и девочек.
Нет, нет! Машу втопчут в грязь, причислят к разряду таких дамочек… Нет! Но что же делать, если деньги кончаются? На кого переложить свои расходы, на отца и мать? У них лишнего нет. Спасибо, ее, студентку, содержат. Как же быть, откуда деньги взять? Детский врач, осматривая Зоеньку, сказал: с трех месяцев ленинградским детям надо давать соки, чтобы не было рахита. Сначала морковный (этот пустяки стоит), а потом апельсинный. Как раз апельсинов много в продаже, испанских…
Мучается Маша, прикидывает и так и сяк. Если б имела время, нашла бы приработок — учеников нашла бы, школьников. На будущий год она так и сделает, а сейчас — впору справиться с учебой. Да и болезнь нагрянула, силы отняла. Трудно!
Мучается Маша, но ни на одну секунду не приходит ей в голову пожалеть, что не вышла замуж за Осю, — Ося, хотя и студент, но одновременно работает на полной ставке, помогает матери. Нет, без любви никогда она не пойдет на это. Главное — достоинства не потерять, главное — не входить никому в подчинение. Уж лучше брать алименты.
Маркизов… В глубине души она, конечно, уверена: стоит только ему увидеть дочь, как он растает. Такая необыкновенная, такая красивая, такая умная, — ах, боже мой! Конечно, растает. А дальше что? Ну, он растает и скажет: «Маша, прости меня, давай жить вместе». И она согласится?
Никто не просил Машу «давай жить вместе», но она поняла: не сможет она простить ему все, что он сделал. Нет, слишком много полыни выросло в душе. Как странно: если сравнить людей с прежними, видно, что стали люди лучше, сознательней, поняли, что такое человеческое достоинство, горделивее стали, независимей. Это так. Но когда видишь перспективу, — сегодняшнее не кажется таким уж совершенством. Требования, понятия о лучшем растут вместе с достижениями. То, что вчера было в человеке отметиной нового, — завтра покажемся недостаточным, бедным знаком. Да, люди уже не волки друг другу: но приходит пора научиться отдавать другому не только избыточное, но и самое дорогое. Как далек от этого Маркизов!
Нет, выше голову, женщина. Держись, не пропадешь и одна. Сама решай свою судьбу, сама!
А с деньгами как же быть все-таки?
Закон — на ее стороне и на стороне ребенка. Да и сам Маркизов, без помощи закона, не откажет… в чем? В помощи? Кому? Ей, что ли? А разве не себе будет он помогать, если станет давать деньги на воспитание своей собственной дочки? И почему это до сих пор называют — «помогать матери»? Как будто мать вообще-то обязана растить детей одна, а вот добрые мужчины иногда помогают…
Как не хочется первой звонить Маркизову! Можно, конечно, сразу обратиться в суд, тогда не надо будет звонить ему. Но ведь он не отказывался от своих обязанностей, можно и без суда все оформить. Только надо самой позвонить ему.
Маша откладывает это до того дня, пока у нее в кошельке остаются последние десять рублей. Дальше рисковать нельзя, это уже значит — рисковать Зоей. Надо звонить.
Она набирает знакомый номер телефона, дрожа от волнения, от стыда, — вот уж и просить приходится! Дома Маркизова нет, подходит Лиза.
— Передайте Семену Григоричу, чтобы он позвонил на Введенскую, — говорит она четко и поспешно вешает трубку. Сама же, сама писала ему, чтобы не звонил, не искал, не писал! И вот теперь…
Он звонит на следующее утро.
— У вас родилась дочь. К сожалению, нельзя обойтись без расходов, которые я не предвидела. Приезжайте условиться обо всем, — говорит она по возможности твердо. По возможности… Он отвечает быстро, послушно, с готовностью. Он может приехать завтра утром. Конечно, расходы, а как же она думала? Он готов выполнить свой долг.
Что надеть к его приходу? Все равно не изменить жалкого своего вида. Рана на груди болит, заживает она очень медленно. Утомленные бессонницей глаза… Только поведением своим, только душевным своим состоянием можно внушить ему, что перед ним не просительница, а снисходительный противник. В их поединке Маркизов побежден — он оказался хуже, эгоистичней, он причинил страдания. В нашем обществе не тот победитель, кто больнее ударит. В наше время выигрывает тот, кто дает другим людям радость, счастье, кто помогает им не клониться к земле, а держать голову выше. Значит, он проиграл, он не победитель! Ему должно быть стыдно.
— Здравствуйте! — он стоит на пороге ее комнаты, дверь открыл ему Машин старший брат. Маркизов смущен и не знает, что сказать дальше.
— Здравствуйте, — отвечает ему Маша спокойно и холодно. Она так старается быть спокойной! — Вот наша девочка. Зоя. Она спит.
На лице Маркизова появляется глупая, растерянная улыбка. Он подходит к кроватке и смотрит на ребенка. Смотрит с любопытством и некоторым недоверием.
— Какая большая… — говорит он растерянно. — Я думал, она меньше.
— Она уже выросла, — строго объясняет Маша. — Когда родилась, она весила четыре килограмма. А сейчас ей четвертый месяц.
Они молчат. Зоя спит и не подозревает, что к ней в гости пришел отец.
Тишина становится томительной, Надо что-то сказать.
Первой набирается храбрости Маша:
— Я серьезно болела. Была операция. Поэтому мне приходится поступать вопреки собственному желанию….
— Что вы! — торопливо подхватывает Маркизов. — Какой может быть разговор. А в комнате сыро, по-моему. Надо отремонтировать пол, здесь дует.
