просить», — это сознание придавало ему силы. Он посвятит жизнь той самой большой правде, за которую боролся и погиб его отец.
Вот какой был Иван Сошников, которого полюбила Лида Медведева.
Интересы Лиды Медведевой были серьезны и многообразны. Ее отчасти даже коробило, что ближайшая подруга ее Маша отдает столько душевных сил любви, сердечным переживаниям. Лиде это казалось несовершенством человеческой натуры, данью природе, прошлому, когда женщине больше делать было нечего, как только заниматься любовью. Да и какой женщине! Те, которые трудились, тем не до любви было. И они, конечно, в молодости влюблялись, если это было возможно, и они переживали весну, расцвет всех своих сил, но это было раз в жизни, в юности. А потом все обрывалось: дети, изнуряющая работа. Не до чепухи.
Сама Лида уделяла своей учебе куда больше времени и внимания, чем Маша. Она не сделала еще никакие глупостей и знала, что и впредь сумеет вести себя достаточно разумно и твердо. Маше она сочувствовала, любила ее за правдивый характер, но за слабость осуждала.
Узнав подробно об истории с Женей Вороновым, Лида обрадовалась: наконец-то Машка научилась кой-чему. Правильно поступила. Что ж, трудно ей одной теперь, но пусть потерпит. Злее будет, в другой раз не ошибется — ей теперь ошибаться нельзя больше.
А сама Лида не ошибалась. Она поняла, что этот парень с простецким именем вошел в ее сердце, в сознание, в жизнь. Необыкновенный характер — столько мужества, выдержки! Какой сильный — он держится так, словно ему можно завидовать, а не сочувствовать! Конечно, он уже знает себя, проверил. Он вынес такое и не сломился, не сдался.
Сильный характер светился в светлых, мягких глазах, смотревших подчас так проницательно, что под этим взглядом человек начинал поеживаться, словно его придавили к стенке. И эти же глаза искрились в улыбке, когда кто-нибудь рассказывал смешное. Иван обычно не смеялся громко, а начинал щуриться и улыбаться во все лицо, словно сдерживая хохот. Он вообще хорошо управлял собой.
Лида познакомилась с ним совершенно случайно. Однажды в период когда отец был занят каким-то сложным, запутанным делом и три дня не приходил домой ночевать; Лида поехала к отцу, чтобы взять у него зарплату, — он позвонил домой и попросил приехать.
Пропуск был для нее приготовлен, она поднялась к отцу на четвертый этаж и постучала в дверь его кабинета.
— Войдите! — послышался голос отца.
Лида вошла и увидела его вдвоем с каким-то молодым парнем. Оба склонились над пухлыми папками, светлый чуб незнакомого парня почти касался бумаг.
Отец представил ей светловолосого — это был студент, проходивший здесь практику; студент-юрист, будущий страж закона. Лида протянула ему руку и тогда только обнаружила, что ответить на рукопожатие он не сможет. Он ничего не сказал ей, только виновато улыбнулся, словно хотел извиниться, что вот не может поздороваться. А она, провинившись перед ним с первого же знакомства, провинившись на самом деле, реально, — сразу как-то отдала себя мысленно в его власть. Ничего она не сказала, и он тоже, но знакомство не прошло бесследно.
Вскоре отец сообщил, что Сошников спрашивал о ней, что парень определенно хотел бы познакомиться поближе. «Глупости какие! — отвечала разумная Лида. — Заниматься надо, а не валять дурака».
— Конечно, он инвалид, — заметил однажды отец, внимательно посмотрев на Лиду. — Но юрист из него получится отменный, — хорошо голова работает у человека. Интересные соображения высказывает… Всего месяц он у меня, а толк уже виден.
— На мое мнение о человеке инвалидность его повлиять не может, — с достоинством ответила Лида. — Просто я не имею привычки первая искать знакомства и встреч. Если я его интересую, может позвонить или зайти.
Отец не взял на себя функцию устного почтальона, а срок практики закончился, и Сошников ушел из поля зрения Лиды. Она вспоминала его не раз. Иногда она злилась на себя за то, что упустила возможность познакомиться поближе с этим интересным человеком. Вот уж кто интересен, так это Сошников! Он вроде Николая Островского по характеру. Может, нет такого таланта, но характер в том же роде. А таланты раскрываются не сразу. Сошников только начинает жить по-настоящему.
Но если двое разъединенных людей станут постоянно и настойчиво вспоминать друг о друге, они непременно встретятся.
А Сошников думал о Лиде не меньше, чем она о нем. Конечно, он совсем не знал ее. Но, поработав месяц под руководством ее отца, он полюбил Медведева, привязался к нему, как к отцу. Конечно, родной его отец был рядовой человек, он был простодушней и доверчивей, не было у него опыта, нажитого Медведевым еще в гражданскую. Старший Сошников тогда примкнул к красным партизанам, а Медведев был комиссаром, да еще каким — комиссаром агитпоезда фронта! И, не изменяя памяти отца, Иван почувствовал к руководителю своей студенческой практики нечто большее, чем просто уважение.
О том, что у Медведева есть дочь, Сошников не знал. А когда увидел маленькую чернявую девушку, вдруг понял: здесь соединится все — и уважение, и симпатия, и возможность самому оказаться нужным, сильнейшим, — ведь она моложе, она еще студентка второго курса, девчонка, в сущности говоря. Но в этой девчонке есть и нечто медведевское, — такой же твердый рот, сходная походка, неторопливая, словно человек идет и в это время думает.
Одним словом, Сошникову Лида очень понравилась, она заинтересовала его. Медведев, видно, не заметил этого, хотя Иван дал понять, как будто. Не заметил, ну и что ж. Может быть, дело в руках? Кому нужен такой муж?
Очень горько становилось от этих обидных мыслей. «Я им всем докажу, — думал Иван, — они пожалеют. И учебу окончу с лучшими показателями, какие только возможны, и работать стану без пощады для себя. Я их всех пройму, не мытьем, так катаньем!»
Иван ошибался: ни Лида, ни ее отец никогда не исходили в оценке людей из того, насколько легко и удобно с тем или иным человеком в обычном житейском обиходе.
Конечно, они встретились снова. Встретились на демонстрации. Колонна, в которой шла Лида со своими товарищами, то и дело останавливалась — в нее вливались группы демонстрантов с других улиц. Сначала стояли несколько минут, потом бежали, прибавляя шаг. Во время такой остановки Лида подбежала к грузовику, с которого женщина в белом фартуке продавала яблоки и пирожки. Лида решила взять три яблока — она шла под руку с Машей и студенткой из своей группы.
Грузовик стоял недалеко от поворота на Дворцовую площадь. Пока Лида дожидалась очереди, пока получила яблоки и сдачу, колонна ее прошла. Догонять было уже неудобно — вдоль колонн, у самой площади и на пути к ней стояли курсанты морского училища с флажками в руках, они следили за порядком и за «трассой» каждой колонны.
Лида решила пройти через площадь с первым попавшимся учреждением, а потом нагнать Машу и подругу. Но когда она подошла к группе незнакомых демонстрантов, шагавших уже стройно, четко на подступах к площади, она увидела Сошникова. Шел он вторым от края, оживленно разговаривая с товарищами.
— Сошников, — сказала негромко Лида, и он тотчас обернулся и увидел ее. — Я отстала от своих…
— Идите к нам, к нам! — позвал он ее. Казалось, если б у него были руки, он взял бы ее за плечи и вдвинул в свой ряд, чтоб только не упустить, не потерять.
Лида не заставила себя просить. Она подошла к нему и вклинилась между ним и его товарищем, который тут же перешел в задний ряд, где не хватало человека.
Лида чувствовала себя очень неловко с яблоками. Хотелось угостить его, но он же не мог взять! А есть самой неудобно. И она шла с яблоками в руках, слушая его веселый голос и изредка поглядывая искоса на его оживленное лицо.
Она так и не догнала Машу — до того ли было! По окончании демонстрации они долго ходили по городу, сидели на скамеечке на Марсовом поле. Разговаривать они сразу стали на ты, но Лида долго не могла преодолеть тягостное смущение от мысли о необычности его привычек. Было жарко, хотелось пить, а как он справился бы с этим? Она с удовольствием напоила бы его, поддержав стакан, но вдруг он не захотел
