— У моей матери было что-то похожее.
Пока Мэгги рассматривала другую мебель, открывая дверцы, Эрик стоял рядом.
— Видишь? Доски ящиков соединены «ласточкиным хвостом».
— Значит, долго еще не развалятся.
Мэгги опустилась на колени, приоткрыла дверцу, и ее голос сразу зазвучал, словно какой-то деревянный духовой инструмент.
— Массив дуба. — Она вынырнула из глубины шкафа и взглянула на Эрика снизу вверх. — Видишь?
Он присел рядом на корточки, выразил восхищение и подумал, что эта женщина с каждой минутой нравится ему все больше и больше.
— Сюда я поставлю кувшин и тазик, а на перекладине развешу полотенца. Я тебе говорила, что сама делаю полотенца из сурового полотна?
— Нет, не говорила, — снисходительно ухмыльнулся Эрик.
Он все еще сидел на корточках, упираясь локтем в колено. Он понятия не имел, что Мэгги сама делает полотенца, но, когда она улыбалась ему, ямочка на подбородке становилась такой изящной, будто сделана тем же мастером, который украсил резьбой мебель для спальни.
— Мне чертовски трудно было достать образцы вышивки, но полотенца будут прекрасно смотреться на этой перекладине, правда? — сказала Мэгги. Она так и стояла на коленях, глядя на Эрика сияющими от счастья глазами. — Я хочу купить все это. Давай позовем агента.
— Но ты же не знаешь цен.
— А зачем? Я куплю, даже если это стоит десять тысяч долларов.
— Но у кровати нет полога, и она не латунная.
—Да, нет полога, и она не латунная, зато она намного лучше. — Мэгги пристально посмотрела на Эрика. — Знаешь, когда кажется, что это то самое, чего тебе как раз недоставало, невозможно устоять перед искушением.
Эрик выдержал ее взгляд.
Щеки у Мэгги раскраснелись, и Эрик почувствовал, как к его лицу тоже хлынула кровь. Сердца их учащенно забились. Эрик призвал на помощь весь свой здравый смысл и сказал:
— Хорошо, я схожу за агентом.
Он начал подниматься, и Мэгги схватила его за рукав.
— Но, Эрик... — Она озадаченно наморщила лоб. — А твоя Старая Сука все это выдержит?
Эрик прыснул. Грубое словечко так не соответствовало всему ее облику, что он не мог удержаться.
— Что смешного? — спросила Мэгги.
— Ты смешная. — Он взял ее руку и слегка пожал. — Вы смешная очаровательная леди, Мэгги Стерн.
Она купила столько, что вся мебель не поместилась в пикап, и им пришлось оформить заказ на доставку остальных вещей, кроме тех трех предметов, которые понравились ей больше всего и за погрузкой которых в Старую Суку она следила придирчиво и внимательно.
— Осторожнее с этой круглой ручкой! И не прижимай ящики к борту машины. Ты уверен, что вещи связаны достаточно прочно?
Эрик обернулся через плечо и ухмыльнулся.
— Пусть ты тряпичница, а я вонючка, но это не значит, что я не могу затянуть приличный узел на веревке. В свое время я плавал и на парусных лодках.
Она насмешливо раскланялась.
— Прошу прощения, мистер Сиверсон, я не хотела оскорблять вас.
Рывком он затянул последний узел и сказал:
— Готово! Поехали.
Они потратили на покупку мебели несколько часов и совершенно забыли, что у Эрика есть жена, но следующим пунктом назначения был магазин «Бид и Риккер», и это снова вернуло их к жестокой реальности. К тому моменту, когда Эрик затормозил у входа в магазин, шутливое настроение прошло, они стали серьезны и сдержанны. Не выключая мотора и не снимая руки с руля, Эрик минуту сидел в задумчивости, словно размышлял, сказать что-то Мэгги или нет, но потом, решив, что не надо, произнес:
— Я скоро вернусь. — Уже открывая дверцу пикапа, он добавил: — Это не должно занять много времени.
Мэгги проследила, как он идет к магазину, — человек, на которого она не имела никаких прав, но в котором ей нравилось все: и размашистая походка, и то, как его волосы спадают на поднятый воротник кожаной куртки, и то, как сидит на нем одежда, и цвет этой одежды. Эрик вошел в ювелирный магазин, и она стала разглядывать выставленные в витрине украшения — разложенные на алом бархате драгоценности, играющие отблеском продуманного освещения, скрытого в декоративных листьях, обрамляющих витрину. Он заказал для жены подарок к Рождеству. Но какое Мэгги до этого дело? Какое право она имеет расстраиваться? Никакого. И все же она чувствовала себя уязвленной. Что он покупает своей Нэнси? Такая красавица, как она, должна носить только что-то изысканное и дорогое.
Мэгги тяжело вздохнула, отвернулась и принялась разглядывать магазин на другой стороне улицы, возле дверей которого оживленно разговаривали две пожилые женщины. Одна из них была закутана в старомодный шерстяной платок, вторая держала в руке полотняную продуктовую сумку на лямках. Первая показывала куда-то вперед, ее собеседница обернулась, чтобы посмотреть.
Мэгги закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья.
Надо быть очень глупой женщиной, чтобы захотеть потрогать их, а тем более примерить на свою руку.
Именно это очень глупая женщина и сделала. Мэгги подняла перчатки с сиденья и натянула на руки, окутав их второй кожей, которая согревала и его руки. Ее пальцы в печатках Эрика казались теперь маленькими, и Мэгги сжала их в кулак, чтобы сильнее насладиться запретным плодом.
Эрик появился в дверях магазина, и Мэгги, поспешно стянув перчатки, сунула их на место. Эрик забрался в машину, положив рядом с собой на сиденье серебристый пакет. Мэгги непроизвольно проследила взглядом и заметила, как внутри пакета блеснула небольшая коробочка, обернутая в такую же серебристую бумагу, только перевязанную красной лентой. Она отвернулась и стала рассматривать паутину трещин на боковом стекле, куда когда-то попал камень. Она ждала, пока пикап тронется с места, но Эрик медлил. Мэгги вопросительно взглянула на него. Его руки лежали на руле, взгляд застыл. У Эрика было такое выражение лица, какое бывает у людей, услышавших от врача, что больше уже ничего нельзя сделать и остается только ждать и надеяться. Наконец Эрик произнес:
— Я купил ей кольцо с изумрудом. Нэнси обожает этот камень. — Он повернул голову, и их взгляды встретились.
— Я же не спрашивала тебя ни о чем, — тихо сказала Мэгги.
— Да, я знаю.
В наступившей тишине никто из них не смог заставить себя опустить глаза. Все вернулось с прежней силой. Сильнее, чем прежде. Они навлекли на себя беду.
Эрик уставился в ветровое стекло и замолчал. Когда молчание стало совсем непереносимым, он с шумом выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы и отодвинулся на край сиденья. Упершись локтем в подлокотник, он приложил большой палец к губам и отвернулся от Мэгги. Теперь он невидяще смотрел на пешеходную дорожку. Невысказанное признание, казалось, висело в воздухе, отдаваясь в ушах легким звоном далекого колокольчика.
Мэгги тоже не знала, что сказать, не знала даже, о чем подумать. До тех пор, пока их влечение остается скрытым, они в относительной безопасности. Но и эта безопасность очень иллюзорна, хотя они ничего не сказали друг другу, даже не прикоснулись.