— У меня тоже.
— Я не хотел тебе звонить.
— Я почти надеялась, что тебе это удастся.
— Но сегодня я встретил женщину, удивительно похожую на тебя.
— Может, я ее знаю?
— Нет, вряд ли. Я сейчас в Миннеаполисе, в отеле «Рэдиссон». Мы с Майком... мы работаем на спортивном шоу. Женщина подошла к нашему стенду. Она оказалась поразительно похожей на тебя — твои глаза, подбородок... Не знаю...
Эрик прикрыл глаза и прижал пальцем переносицу.
— Поразительно, как мы ищем в других то, что напоминает нам друг друга.
— И ты тоже?
— Конечно. А потом ругаю себя за это.
— Я тоже. Эта женщина... когда она подошла, произошло что-то странное. Мы разговаривали с ней не более трех минут, но я чувствовал... Я не знаю, как это сказать... почти угрозу, будто я делаю что-то постыдное. Я не понимаю, почему говорю тебе это, Мэгги. Именно тебе-то я и не должен был рассказывать...
— Нет, продолжай.
— Это было наваждение. Я взглянул на нее и почувствовал... о черт, я не нахожу другого слова — похоть. Да, похоть. И, понимаешь, если бы не ты и наш роман, то я попробовал бы приударить за ней и посмотрел бы, куда это приведет. Мэгги, я не из тех людей, кто увивается за бабами, и случившееся напугало меня. Знаю, что ты читала про климактерический период у мужчин, это когда «бес в ребро», и парни, которые многие годы были примерными мужьями, вдруг начинают увиваться за молоденькими девочками, которые годятся им в дочери, и заводят романы на одну ночь с абсолютно чужими женщинами.
— Эрик, скажи... Мог бы ты сделать такое признание своей жене, Нэнси? Мог бы рассказать ей об этой женщине?
— Боже упаси! Нет.
— Это важно, правда? Ты можешь поделиться этим со мной, но не с Нэнси.
— Да, ты права.
— Ну раз уж мы разоткровенничались о своих опасениях, я тоже кое-что скажу: я чувствую себя сексуально озабоченной вдовушкой, набросившейся на тебя.
— Брось, Мэгги, — мягко сказал он.
— И что теперь? — потребовала она, сокрушенно припоминая сцену на кухонном полу.
— Не терзай себя.
— Не могу. Я тоже неопытна в таких делах.
— Мэгги, послушай меня, знаешь, почему я сегодня позвонил тебе?
— Чтобы рассказать об этой встреченной тобой бабе.
— И поэтому тоже. Но главное — потому что нас разделяет три сотни миль, и я не могу до тебя добраться. Я истосковался по тебе.
— Я тоже скучаю.
— К следующей пятнице будет четыре недели...
— Я знаю.
Она замолчала, и он вздохнул, вслушиваясь в неясное жужжание телефонной линии, потом окликнул ее:
— Мэгги?
— Да, я слушаю.
— О чем ты думаешь?
Она ответила вопросом на вопрос:
— Ты рассказал Нэнси о нас с тобой?
— Нет, но я рассказал об этом Майку. Мне надо было с кем-то поделиться. Прости, если считаешь, что я не должен был этого делать.
— Нет, все правильно. Если бы у меня была сестра, я тоже, наверное, поделилась бы с ней своей болью.
— Спасибо за понимание.
И снова пауза, в течение которой они прислушивались к дыханию друг друга и размышляли о том, что же ждет их впереди. Потом она сказала:
— Нам пора пожелать друг другу спокойной ночи.
— Подожди, Мэгги, — заторопился он. — О Боже! Мэгги, это же сущий ад. Я не могу, мне надо тебя увидеть.
— А что будет потом? Эрик, к чему все это? Снова постель? Полный крах твоей семейной жизни? Я не готова ко всем неприятным последствиям, да и ты, как мне кажется, тоже.
Он хотел возразить, просить, обещать... Но, что обещать? Что он может ей обещать?
— Я... мне, правда, пора идти... — настаивала Мэгги.
Ему показалось, что голос ее дрожит.
— Спокойной ночи, Эрик, — тихо сказала она.
— Спокойной ночи.
Секунд пятнадцать они не могли отключиться.
— Вешай трубку, — прошептала Мэгги.
— Не могу.
Мэгги заплакала, он это почувствовал, хотя она старалась, чтобы он об этом не догадался. Но ее слова звучали сдавленно, а голос дрожал. Сидя на постели и низко склонившись, он сам еле сдерживал набегающие слезы.
— Мэгги, я так люблю тебя, что это становится больно. Сейчас я как побитая собака, и, знаешь, я совсем не уверен, что выдержу еще день без тебя.
— Спокойной ночи, милый, — прошептала она и сделала то, что он так и не сумел, — повесила трубку.
Следующий день прошел в полной уверенности, что он никогда не увидит ее снова. Слова расставания были печальными, но окончательными. Она полнокровно и счастливо жила со своим мужем. У нее есть дочь, ее дело, цель жизни. И в финансовом отношении все в порядке. Зачем он ей? Да еще в таком городке, как Рыбачья бухта, где каждый знает все про другого... она абсолютно права, не желая впутываться в отношения, которые вызовут косые взгляды в любом случае, останутся они любовниками, или он уйдет из-за нее от Нэнси. Она уже страдает от осуждения дочери и собственной матери. Нет, так не пойдет. Роман надо кончать.
Он был очень несчастен. Бесцельно бродил, не находя себе места, с ощущением, будто кто-то напихал в его грудную клетку всякого тряпья и мусора, и он уже никогда не сможет вздохнуть полной грудью. Эрик жалел о том, что позвонил. Услышав ее голос, он почувствовал себя только хуже. А самым горьким было то, что и она провела эти недели страдая и мучаясь, как и он. И он не видел выхода из положения, в котором они оказались.
Вечером он завалился в постель. Но ему не спалось. Он лежал с открытыми глазами и прислушивался к шуму машин на Седьмой улице. Он думал о Нэнси и о настойчивой просьбе Мэгги решать судьбу своей семейной жизни, исходя из отношений с женой, а не из романа между ними. Но он не мог этого сделать. Свое будущее он представлял теперь только с Мэгги. Гостиничный матрас и подушка были жесткими, словно их набили галькой. Жаль, что он не курит. Наверно, было бы неплохо слегка одурманить себя никотином, вбирая его медленным вдохом, и послать все к чертям собачьим.
Его ручные часы с подсветкой показали одиннадцать двадцать семь.
Что там пишут в статьях о человеке в состоянии стресса? В подобных ситуациях людям моего возраста грозит сердечный приступ? Они раздражительны, нерешительны, несчастны, страдают от
