влажные дорожки.
— Что вам угодно, любезный господин? — спросил Пекельхаринг низким голосом.
Франс поразился, как не похож он был на жеманный писк, которым клоун пользовался на сцене.
— Я хотел поблагодарить вас за прекрасное представление, — ответил Франс, отвешивая учтивый поклон. — Не помню, когда я так смеялся. Грандиозный успех!
Пекельхаринг ловко вскочил на ноги и поклонился Франсу все с той же настороженной учтивостью:
— Да, кажется, представление публике нравится. Но если бы вы знали, с каким оглушительным успехом оно шло в Амстердаме! Нас лупили после каждого спектакля! — Шут задрал рукав трико и показал собеседнику большие пожелтевшие синяки. — Вот это я понимаю, зрительская отдача! Зацепили за живое! — Внезапно Пекельхаринг изогнулся вопросительным знаком и приложил руку к уху: — Простите, добрый господин, я не расслышал вашего имени…
— Хальс, — представился Франс. — Меня зовут Франс Хальс, я секретарь гильдии живописцев Харлема.
Темные глаза клоуна блеснули на фоне густого слоя белил.
— Вы художник? Что же, это меняет дело. Рад приветствовать собрата по искусству.
Они снова раскланялись, только на этот раз поклон шута был более почтительным.
— Я бы хотел нарисовать вас, — сказал Франс без всяких предисловий.
— Меня? — удивился клоун.
— Артиста, — уточнил Франс. — Хорошего артиста. У вас трудная профессия, ведь вы обязаны говорить зрителям правду. А людям не всегда это нравится.
— Да ведь и вы, господин Хальс, обязаны делать то же самое! Впрочем… — тут глаза шута обежали скромный, но добротный костюм собеседника, — вижу, что ваша правда людям нравится больше, чем моя. — Пекельхаринг пожал плечами и весело закончил: — Рисуйте, почему бы и нет? Буду весьма польщен!
— Но для этого я должен увидеть ваше лицо… — начал Франс.
— Вы его видите, — перебил клоун. — Моя маска и есть мое настоящее лицо, поверьте, господин живописец. Все остальное — чистой воды притворство.
Франс покладисто кивнул.
— Что ж, логично. Если позволите, я начну прямо сейчас, господин… — тут Франс сделал паузу, сообразив, что не знает настоящего имени собеседника.
— Пекельхаринг, — подсказал шут, и в уголках его губ появились два веселых полукруга. — Это имя передал мне мой любимый покойный учитель, а он был великим артистом. Так что зовите меня Пекельхарингом. Я привык к этому имени.
Всего только один час отдыхали артисты перед следующим выступлением. Зрители шумно требовали выхода клоунов, и Франс едва успел набросать подвижную маску-лицо клоуна Пекельхаринга. Они договорились встретиться после вечернего представления, и шут покинул своего нового знакомого.
Франс сунул под мышку плотные листы картона и пошел рассматривать другие ярмарочные чудеса и соблазны. На противоположном конце площади цыганки гадали всем желающим по руке. Внимание Франса привлекла молодая девушка в цветастых юбках. Ее круглое добродушное лицо было не похоже на хищные смуглые лица цыганок. Франс уселся на перевернутый бочонок, достал чистый лист картона и принялся за новый угольный набросок. Сначала цыганка не обращала на него внимания, потом подружки начали подталкивать ее в бок, указывая глазами на странного человека. Цыганка остановила на Франсе лукавый взгляд и громко окликнула:
— Эй, господин зевака, что вы делаете? Хотите навести на меня порчу?
Франс повернул к ней картон. Цыганка подошла ближе, уперлась руками в бедра и внимательно рассмотрела рисунок. На ее круглом лице медленно расцвела улыбка.
— Да вы настоящий художник!
— Точно, — ответил Франс, заслоняясь ладонью от яркого солнца. — Если ты будешь хорошей девушкой и посидишь спокойно, я подарю тебе твой портрет.
Цыганка засмеялась.
— Да зачем он мне? Свое лицо я ношу с собой!
— Когда ты состаришься, то сможешь вспомнить, какой была в молодости, — начал Франс, но цыганка перебила его пренебрежительным жестом:
— Разве старикам не грустно сравнивать свое лицо с тем, которое у них было много лет назад? Нет уж, добрый господин, не нужен мне мой портрет. Когда я состарюсь, то не стану огорчать себя сравнениями с молодостью. У старости есть свои радости. — Цыганка внимательно вгляделась в лицо собеседника: — Постойте-ка, добрый господин, уж не цыган ли вы? Уж очень вы похожи на наших мужчин!
Франс пожал плечами.
— Так говорят все мои друзья. А вот ты, милая девушка, не в обиду будет тебе сказано, совсем не похожа на цыганку.
— Моя семья родом из Франции, — ответила девушка. — Родители умерли от чумы, когда мне было пять лет. Цыгане, проходившие через нашу деревню, забрали меня с собой. Так я стала цыганкой.
— И нравится тебе кочевая жизнь? — спросил Франс, продолжая делать набросок.
— Очень нравится! — горячо откликнулась девушка. — А разве вам не скучно жить в одном и том же городе столько лет?
— Я привык, — отозвался Франс. — Ну вот, почти готово. Нравится? — Он показал девушке угольный набросок.
Она улыбнулась и осторожно тронула свое изображение указательным пальцем.
— Неужели я такая красивая?
Франс кивнул, и девушка сделала вывод:
— Знаете, а вы хороший художник. Еще мне кажется, что вы хороший человек. Дайте мне руку, я прочитаю вашу судьбу.
Франс отложил картон и угли, вытер полой кафтана испачканную ладонь и протянул ее девушке. Цыганка взяла его руку, вгляделась в переплетение линий на ладони и сосредоточенно нахмурила брови.
— Ну? — спросил Франс, устав от долгого молчания. — Что же ты видишь? Славу, богатство?
Девушка исподлобья взглянула на Франса.
— Д-да, — произнесла она с запинкой. — Я вижу успех и деньги, но вижу кое-что еще… — Она указала пальцем на длинную линию, пересеченную крестом: — Видите этот крест? Это значит, что на вас лежит женское проклятие. Очень плохой знак.
— И что же со мной будет? — спросил Франс, стараясь, чтобы голос звучал весело. — Я скоро умру?
— Нет, — ответила цыганка, вглядываясь в его ладонь. — У вас будет долгая жизнь, но… — Она заколебалась и закончила шепотом: — Но вы не будете ей рады.
Лицо Франса омрачилось. Цыганка выпустила его ладонь и застыла, не зная, как смягчить предсказание.
— Скажи, чем можно снять проклятие? — спросил Франс.
— Любовью, — ответила девушка, не задумываясь. — Моя бабка говорит, что это единственное средство от женского проклятия.
Франс снова показал ей свою ладонь.
— И что же? Ты не видишь здесь линию любви?
Цыганка покачала головой:
— Здесь нет любви. Ты никого не любишь, даже самого себя.
Они замолчали. Веселый гомон толпы доносился до Франса издалека, словно из другого мира, теплый майский воздух внезапно вызвал холодный озноб.
Прошло немало времени, прежде чем он опомнился, достал из кармана гульден и протянул гадалке монету.
— Возьми, хоть ты и не была ко мне добра.
