Элизабет бросится от отчаяния в его объятия.
Оставался адвокат Ферт, который фактически не имел к семье никакого отношения, кроме того что мог знать, почему отец изменил завещание. Но этот вопрос можно было задать ему и в конторе.
Ферт Ральфа раздражал. Мало того что он мимоходом отобрал у него девушку, он еще и вел себя как хозяин жизни. Ральф терпеть не мог такой тип людей. Они ни на кого не обращают внимания, заняты исключительно собой и смотрят на всех только как на материал для собственных дел.
Они не перекинулись и парой слов, но Ральф понял, что общаться с ним будет очень проблематично. Он станет оперировать законами, правилами и смотреть на Ральфа как на пустое место. К тому же кто такой Ральф теперь? Какой-то преподаватель, сын, лишенный наследства, человек, ищущий правду… Он Ферту просто неинтересен. Не его клиент…
Но Ральф попытался побороть раздражение и проанализировать ситуацию еще раз. Уильям пригласил сюда только тех, кто мог иметь непосредственное отношение к делу. Значит, Уильям подозревает кого-то из троих. Называть имени он не хочет, однако совершенно очевидно дал понять, что это не Элизабет. Более того, он намекнул, что ее использовали. Или попытаются использовать…
Значит, это Хью или Ферт. Но у Хью есть прямой мотив и доступ к богатой вдове. А Ферт лишь исполнитель воли отца. Он не имеет к Элизабет никакого отношения. Судя по всему, они едва знакомы. Ферт даже не пытается быть к ней поближе. Сидит себе спокойно с Шэрон и получает удовольствие.
Но, с другой стороны, он здесь… Если бы его это совершенно не касалось, то вряд ли такой человек стал бы тратить время на светские приемы. С Шэрон он познакомился только что, значит, причина его визита не в ней.
А в ком? И тут Ральф понял, что Ферт мог прийти сюда для того, чтобы рассмотреть его, Ральфа. И если это предположение верное, то… То Ферт очень даже при чем.
Ральф потер переносицу. Все запутывалось еще больше, а он не знал, за что зацепиться.
Шэрон чувствовала, что она раздваивается. Мистер Ферт, который занял место рядом с ней, так резво стал навязывать ей свое общество, что в первую минуту она слегка растерялась. То впечатление, которое он на нее произвел, не предполагало бодрого и легкого общения. Однако через некоторое время она расслабилась и даже начала получать удовольствие от его непринужденной болтовни.
Он рассказывал какие-то комические случаи из своей практики, не называя имен, и она сначала тихонько хихикала, потом, уже не стесняясь, смеялась над его хлесткими шаржами. Надо отдать ему должное, он обладал способностью одним штрихом нарисовать портрет и выявить абсурдность ситуации. Потом они заговорили о ее знакомых в Нью-Йорке. Выяснилось, что он хорошо знает многих и дает общим знакомым едкие и абсолютно убийственные характеристики.
Ее шефа Ферт тоже знал. Как ни старалась Шэрон говорить о нем спокойно и отстраненно, умный собеседник понял те проблемы, которые заставили девушку поменять профессию. Ферт сочувственно покивал, а потом заметил, что ее красавец шеф всегда славился тем, что собирал вокруг себя не помощников, а слуг.
К концу ужина Ферт уже не казался Шэрон неприятным.
К тому же она видела мрачный взгляд Ральфа, обращенный на них, и получала неизъяснимое удовольствие. Ее месть удалась. Пусть не думает, что он единственный представляет интерес. Надо же, чуть ли не в любви признавался, а теперь даже не пытается помешать Ферту ухаживать за ней. Ей до ужаса хотелось показать Ральфу язык, и она пожалела, что уже не маленькая девочка и положение обязывает.
После ужина Уильям пригласил всех в картинную галерею, которую любовно собирал с тех самых пор, когда смог позволить себе это невинное развлечение. Здесь было что показать! Шэрон знала историю каждого приобретения и понимала гордость отца. Он собирал только современные полотна, но никогда не ошибался. Тот, у кого он покупал очередную картину, буквально через несколько месяцев становился знаменитым.
Иногда Шэрон думала, что папа таким странным образом заполняет пустоту, которая осталась у него в душе после смерти жены. Она видела, что отец относится к своим картинам довольно чувственно. Он ценил их не за имя автора или цену, которую они со временем приобрели, а за красоту. Шэрон знала, что отец иногда разговаривает с ними. Однажды она явилась невольной свидетельницей такого монолога и смутилась: уж очень это напоминало любовное свидание. Она не стала ничего спрашивать, решив, что у любого человека могут быть свои странности. Главное, что отец ни разу не попытался навязать ей чужую женщину.
Нелегко, наверное, было Ральфу. В шестнадцать лет назвать матерью молодую красивую женщину. Шэрон видела, что он старается не общаться с мачехой, и женское чутье ей подсказало, что тут не все чисто…
Поэтому она продолжала болтать с Фертом, с удовольствием опираясь на его руку.
— Шэрон, — нагнулся почти к самому ее уху Ферт, — пообещайте мне, что однажды поужинаете со мной.
— Мистер Ферт, — невинно захлопала она ресницами, — это слишком серьезное предложение. Я должна хорошенько подумать, посоветоваться с папой.
Ферт улыбнулся одними глазами и оценил игру.
— Хорошо, — серьезно ответил он, — я буду ждать вашего решения. И, если позволите, поговорю с вашим отцом сам.
— Нет-нет, что вы, — потупила голову Шэрон, — для него это будет такой неожиданностью. Мне нужно месяца два, вы не против?
— Я буду ждать вас вечность, — в тон ей выспренно ответил Ферт.
Сегодня все практически признаются мне в любви, вздохнула Шэрон. На самом деле она отвыкла от каких-либо отношений с мужчинами. И честно говоря, стеснялась. Поэтому делала вид, что играет. Ей не хотелось продолжать с Фертом знакомство. Одно дело весело перемывать косточки знакомым, сидя за столом у себя дома, и совсем другое — куда-то пойти с ним специально. Это уже будет свидание. Она поежилась, вспоминая свое первое впечатление. И искоса внимательно стала рассматривать его, пытаясь понять, что ее так напрягло.
Довольно высокий, стройный. Темные волнистые волосы. Серые глаза, крупный нос. Губы… Вот что было у него неприятным. Какие-то размытые, плохо очерченные. Они извивались, когда он говорил, как две змеи, и складывались в брезгливую гримасу. И подбородок… слишком маленький для такого крупного лица, какой-то женственный. А еще Шэрон поняла, что, когда он говорит какие-то веселые вещи, он не смеется. То есть смеется, но глаза его в этот момент как будто ощупывают всех. Ей опять стало неприятно, и она пожалела, что выбрала его в качестве мести Ральфу.
Шэрон подумала о Ральфе и оглянулась, чтобы найти его. Но Ральфа не было. Наверное, отстал и рассматривает какую-нибудь картину в другой комнате, подумала она, извинилась перед Фертом и отправилась искать гостя. Она ведь обещала отцу, что обязательно будет с ним мила. Но Ральфа не было и в соседней комнате. Шэрон вернулась в столовую, потом зашла в гостиную и библиотеку. Так и есть. Он ушел не прощаясь. Видимо, ему совсем худо. Шэрон обругала себя и пошла к входной двери. Она надеялась, если он не далеко не ушел, догнать и вернуть его.
Она увидела его удаляющуюся спину. К счастью, он почему-то был без машины, иначе она не смогла бы его догнать.
— Ральф! — крикнула Шэрон, спускаясь со ступенек.
Услышав ее призыв, он остановился, повернулся к ней, но не двинулся с места. Шэрон на минуту застыла: она не ожидала, что он будет столь невежливым. Потом решительно пошла к нему. Глупости и условности, сказала себе Шэрон. Если уж она побежала за ним, то заставит его поговорить с ней.
Ральф спокойно смотрел на приближающуюся девушку. На улице было прохладно, и он пожалел, что ушел, не сказав ни слова. Ей было холодно, а у него нет ни пиджака, ни машины, чтобы защитить ее от ветра.
— Прости, Шэрон, — сказал он, снимая пуловер и накидывая ей на плечи. — Я заставил тебя выйти
