время.
— Спасибо, но пусть пока полежит, если, конечно, он вам не мешает. Сами видели, весь двор у нас камышом завален. Переработаем часть, тогда и за вашим приедем.
— Ну, а теперь я…
— Понял, сразу понял, — положил ладонь на руку Мухаббат Газимбек. — Люди нам сейчас очень нужны. Только вот братишка, наверное, молод ещё для работы? Мы его сначала в ремесленное училище направим. Не возражаете?
— Очень правильное решение, — поддержал Газимбека молчавший до этого Камбар.
Потом повернулся к парнишке, приобнял его за плечи:
— Хочешь учиться, Сакиджан?
Тот молча кивнул головой.
Газимбек вызвал секретаршу и попросил её тут же оформить Камбара на работу, показать ему место в общежитии и познакомить с начальником картонного цеха.
— Заодно и Сакиджан сегодня там переночует, — распорядился он. — А завтра сам сведу его в училище. Оно совсем рядом с нами. Рабочим человеком станешь, — ободряюще похлопал он мальчика по плечу. — Мастером!..
Сакиджан лишь застенчиво улыбнулся.
Мухаббат засобиралась домой. Она подошла к Камбару, взяла его руку и крепко пожала.
— Ну, желаю вам удачи, Камбар-ака! Вернётся Рустам, мы обязательно приедем к вам.
— Буду ждать, — улыбнулся он.
Мухаббат шагнула к Сакиджану. Тот, будто почувствовав её приближение, встал. Она крепко обняла мальчика и поцеловала его в лоб, спросила:
— Что маме передать?
— Не знаю, — растерялся паренёк. — Привет передайте.
— И ещё, — добавил Газимбек, — чтобы ни о чём ни беспокоилась. Сын её в хорошую, рабочую семью попал. А впрочем, она ведь и сама приедет, всё увидит собственными глазами.
Секретарша куда-то увела Камбара с Сакиджаном.
Вышли во двор. Мухаббат было направилась сразу к машине, но Газимбек её остановил:
— Если вы не очень торопитесь, я бы вам предприятие показал.
— Да как вам сказать?.. — остановилась она в нерешительности. — Вечереет уже… А впрочем…
Мухаббат вспомнила, как Рустам несколько раз интересовался работой предприятия и жизнью его рабочих. Даже просил жену специально съездить и посмотреть. Мухаббат догадывалась, что это неспроста. А теперь вот представился удачный случай.
Будто угадав её мысли, Газимбек спросил:
— Скажите, муж ваш по возвращении из Одессы не собирается к нам на работу поступать?
— Не знаю. Но мне кажется, что он об этом давно думает…
— Надо, надо. Одиночество таким людям — мука. А здесь коллектив, работа, сознание своей полноценности, нужности.
В первом же помещении уши заложило от шума, грохота, скрежета всевозможных станков и машин. Здесь делали картонные коробки. Мухаббат останавливалась возле каждого станка, подолгу наблюдала за действиями рабочих. Каждое их движение было уверенным и точны даже изящным. На лицах людей читалось одухотворённое напряжение, и улыбки были не теми вымученными, полувиноватыми, к которым она привыкла, а горделивыми, задорными.
Мухаббат не удержалась, взяла в руки готовую коробку и стала тщательно, даже придирчиво её исследовать, втайне надеясь обнаружить хоть какой-нибудь, хоть самый пустячный брак, мелочную недоделку. Но ничего найти не смогла.
А рабочие продолжали трудиться в каком-то особом, отлаженном и весёлом ритме.
«Да, Рустаму здесь будет хорошо, — подумала она. — Ведь он теперь видит, значит, и работу ему дадут посложнее и поинтереснее… А главное, Ганиев прав, — люди, коллектив».
— Ну как, понравилось? — поинтересовался Газимбек.
— Очень… Я даже не ожидала, — честно призналась Мухаббат.
Вот и расскажите обо всём Рустаму Шакировичу.
— Обязательно расскажу, — заверила она. — Мы даже приедем сюда специально, пусть сам посмотрит. Ну, а теперь мне совсем пора, — заторопилась Мухаббат.
— Жаль, — вздохнул Газимбек, протягивая ей руку.
Ему нравилось знакомить новых людей с предприятием, наблюдать при этом за выражением их лиц, когда недоумение, удивление сменяются вдруг восхищением. Да, здесь люди, ещё недавно ожесточённые и отчаявшиеся, возвращались в большую жизнь, возрождались духовно и физически. И в этом есть и его, Газимбека, заслуга.
— Да, жаль, — повторил он. — Ну, ничего. В следующий раз вместе с Рустамом Шакировичем всё досмотрите.
— До свидания, — ещё раз протянула Ганиеву руку Мухаббат и направилась к машине.
Снова начала портиться погода. Накрапывал мелкий и не по времени холодный, колючий дождь.
Мухаббат села в кабину, машина тронулась.
— Ну, как вам «сиротский приют»? — глянула она в улыбкой на шофёра.
— Не надо, Мухаббатхон! — попросил тот. — Недаром говорят: лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать. Больше ничего подобного никогда от меня не услышите.
— То-то…
Вдруг по кабине что-то дробно и жёстко застучало.
— Град! — испуганно крикнула Мухаббат. — Посевы! Гоните быстрей машину.
Шофёр с готовностью нажал на газ. Машина захлебнулась, натужно взвыла и рванулась с бешеной скоростью. А град продолжал оглушительно барабанить в крышу и лобовое стекло.
— Какое несчастье!.. Ах, какое несчастье! — повторяла то и дело Мухаббат.
ПРОЗРЕНИЕ
Стихийное бедствие обрушило на головы колхозников неисчислимые заботы и тревоги. Прошедший вчера ливень и град уничтожили во многих бригадах всходы, стоившие людям таких трудов и хлопот. Обстановка в колхозе непредвиденно осложнилась. В четырёх бригадах надо было заново сеять выбитый градом хлопчатник. Да и на других участках требовалось на больших площадях восстанавливать пострадавшие посевы.
Ахмаджан-ака, Тешабай-ата и Хаитбай-ата вместе о бригадирами обошли все пострадавшие от града участки. В тот же день состоялось совместное собранно коммунистов и колхозного актива. Люди входили в кабинет председателя молча, даже не здороваясь, угрюмые, злые, словно собирался не совет единомышленников, болеющих за одно общее дело, а случайная встреча людей, смертельно из-за чего-то рассорившихся. Впрочем, все понимали, что сейчас не до вежливости и прочих сантиментов. Им, прирождённым земледельцам, хлопкоробам, больно было смотреть друг другу в глаза от сознания, что столько труда непоправимо, безвозвратно пошло прахом.
Председатель колхоза коротко ознакомил собравшихся со сложившейся обстановкой, сообщил, сколько и в каких бригадах повреждено посевов, сколько для их восстановления потребуется времени, рабочей силы и средств.
— Время и средства в наших руках, — говорил негромко Ахмаджан-ака. — Но где людей взять?.. Я считаю, что мы не должны останавливаться даже перед крайними мерами, перед мобилизацией на борьбу с последствиями стихии целинников.
Джамалитдин-ака нахмурился, беспокойно заёрзал на место. Председатель заметил это и заговорил громче, жёстче:
— Да, Джамалитдину сейчас трудно. Он уже начал сеять рис, и работу эту надо завершить как можно
