Орианна подошла и погладила меня по щеке, в ее глазах сияла радость и нежность.
— Теперь ты сможешь быть рядом с нами, Мишель. Я так скучала, мы рады вновь видеть тебя.
— Я тоже скучал. Как дела, Тибо?
— Все хорошо, сударь, хвала Господу и всем святым.
Почти месяц я провел в замке Моро Драг. Я скучал по родителям, но понял, что они смирились с моей смертью и меня больше нет для них. Мне было грустно от этого, и ничего не оставалось, как уйти.
Намереваясь надолго покинуть замок, я решил еще раз самым тщательным образом просмотреть бумаги Тьёдвальда. У меня все время было ощущение, что я что-то упустил, не заметил в его записях. Орианна сидела рядом. Она пришла навестить меня и была рада моему решению отправиться вместе с ней в Париж. Я разложил рукописи на столе. Строчки, потемневшие от времени, с почти исчезнувшими на кожаных свитках буквами, были едва видны. Одну за другой я разглядывал и перечитывал записки прадеда, стараясь выявить тайный смысл в его записях, но все было напрасно. Ничего, что могло быть мне полезным в продолжении моих поисков, не находил.
— Что ты ищешь в этих записях, Мишель? Мы уже столько раз их пересматривали, — прервала мои размышления Орианна, протянула руку и запустила ее в мои волосы. Пропустив их сквозь пальцы, она задержала ладонь на моей щеке. Я замер от неожиданности — такая откровенная ласка Орианны привела меня в замешательство. Взяв ее ладонь, я осторожно опустил ее на стол. Мне было неловко, я не знал, что ей сказать.
— Орианна, я прошу тебя, … ты должна понять.
Орианна встала и подошла к проему, открывающему вид на океан. Она молчала. Я подошел к ней. Мне не хотелось обижать ее: она слишком много для меня значила. Нас было так мало, тех, кому мы могли доверять, с кем могли свободно общаться.
— Орианна, прости, — я взял ее за плечи и повернул к себе лицом, — ты …, — но не успел я закончить фразы, как она резким движением обняла меня и прильнула к моим губам страстным поцелуем. Ощущение в руках ее маленького гибкого тела, ласковость трепетных губ, податливость и теплота одурманили, пленили меня. Я невольно ответил на поцелуй. Почти забытые человеческие ощущения опьяняли, увлекая и очаровывая. Ее близость не тревожила непереносимой мукой, а запах заполнял меня, не принося боли и борьбы самого с собой, поцелуй был легким и естественным, таким, как у людей.
— Мишель, Мишель, — шептала Орианна, покрывая мое лицо легкими поцелуями, — любимый, долгожданный.
— Орианна, погоди, так нельзя, — отстранил я ее, чувствуя в своей груди поднимающееся ощущение вины и стыда, горького сожаления и болезненного чувства предательства по отношению к Диане.
— Что тебя тревожит, Мишель? Я с тобой, я никогда не покину тебя, я всегда буду рядом.
Ее слова, как бичом, хлестнули по сердцу. Вольно или нет, но в них прозвучал упрек Диане, она словно хотела подчеркнуть свою преданность. Дать мне понять, что уж она-то не оставит меня в трудную минуту.
— Никогда, слышишь, никогда не смей говорить о ней плохо! Ты понятия не имеешь, каково ей было! — я отступил от Орианны и вернулся на свое место. Мне не хотелось больше говорить ни с ней, ни видеть ее.
Орианна, стоя у проема, смотрела на меня долгим изучающим взглядом, а потом, развернувшись, выскользнула в узкую щель и скрылась в ночном сумраке. Я не стал задерживать ее: мне было необходимо побыть одному, чтобы привести свои чувства в порядок.
Лунный луч скользнул сквозь узкую щель проема и медленно перемещался по столу, заваленному манускриптами Тьёдвальда. Я лениво следил за ним, раздумывая над тем, что поведение Орианны стало для меня неожиданностью. Почему я раньше не заметил ее чувств ко мне? Мне не хотелось терять ее дружбы, но я понимал, что обидел ее своей резкостью. Я понятия не имел, как теперь вести себя с ней.
Последняя строка, освещенная луной, поблескивала каким-то таинственным светом. Я взял манускрипт и, поднеся к проему, подставил под лунный свет, стараясь, чтобы ее луч осветил весь текст. Но сколько я ни водил пергамент под бледным светом луны, поблескивала только эта одна строка. Я смотрел на нее, стараясь понять, в чем дело. И вдруг все встало на свои места! «Под знаком Черного Дракона»! Мы обыскали в замке все места, где могли быть тайники, но никому не пришло в голову посмотреть, есть ли тайник под гербом, который был высечен из гранита и располагался над центральными воротами Моро Драг! И последние слова, сказанные Жаклин! Она не успела произнести их до конца — вот что она хотела сказать!
Я выбрался из подземелья и поднялся по стене к висевшему над воротами гербу. Внимательно осмотрев его, я увидел, что дракон, изображенный на нем, сделан из другого камня. Это было незаметно для человеческих глаз, но мне не составило труда увидеть разницу. Я потрогал дракона, стараясь понять, как открыть нишу, скрывавшуюся за ним. То, что она там была, не вызывало у меня никаких сомнений. Я надавил на силуэт дракона и провернул круглый камень в центре герба, он поддался. С тихим шорохом камень ушел внутрь, и за ним открылась ниша, в которой лежал какой-то сверток.
Не возвращаясь в грот, я сел на скамью в беседке у крепостной стены. Развернул сверток, ожидая увидеть ларец Тьёдвальда, но там оказался только пергамент в простой деревянной шкатулке. Это был небольшой кусок кожи, выделанный каким-то особым способом, тонкий и мягкий. Неожиданно теплый, он приятно согревал руку. Если бы не толстый слой пыли на свертке, я бы подумал, что его положили в тайник только вчера. Но пергамент был совершенно пуст! Я вертел его, разглядывая со всех сторон, но ничего не увидел.
Вернувшись в грот, я с еще большим старанием стал изучать странный кожаный лоскут. Тепло, исходящее от него, удивительный блеск совершенно черной кожи, все было необычным для пергамента. Я долго корпел над ним, нагревая над пламенем свечи, поднося к лунному свету, окропляя его водой с особым составом, но ничего — пергамент надежно хранил свою тайну. Тогда, положив его на стол, стал читать заклинания. Я перебрал десятки старинных заговоров, позволяющих открыть тайное, и, уже отчаявшись, решил бросить и это занятие, когда на ум пришло еще одно, особое, заклинание древнего культа греческой богини Деметры. Прочитав его священной мелодией дорического напева, я увидел, как на пергаменте стали проявляться строчки древнего письма:
«К тебе, мой потомок, я обращаюсь. Все, что узнаешь в послании этом, осмыслить тебе предстоит и решенье принять. И это решенье судьбы поворот совершит безвозвратный. Поэтому прежде — подумай неспешно.
Сколько живет человек на земле, столько стремится к бессмертью! В ученьях древнейших жрецов Египта и Майя — индейцев, живущих во граде больших пирамид; в Тибете, у древних монахов Китая; магов сильнейших, колдунов, чародеев; в учении мудрых отцов философии и медицины — везде есть крупицы тайных познаний! И время настанет, когда человек путь к долголетью найдет, несомненно! Он средство свое назовет эликсиром бессмертья! Но это лишь малой крупицей, крохотным шагом к истине станет. Ведь тело людей — лишь хрупкий сосуд для хранения жизни. Весь опыт отцов, поколений прошедших хранит он в мозгу — вместилище знаний бесценном. В органе этом живет отголосок познаний божественной правды. И человек ищет его, не зная, что хочет. Ум не дает ни покоя, ни счастья от прежних успехов, в путь отправляя за новым этапом ученья. Но бренное тело не может храниться бессменно — смертно оно и подвержено тленью. Смерть на пути человека стоит непременно. И только мой дар открывает возможность
