Путешествие парижанки в Лхасу

подданным, принялся умолять Далай-ламу стать покровителем его королевства и оказать ему помощь в случае нападения. Добрый и отзывчивый владыка Тибета любезно обещал ему прислать на выручку свою армию, если Англии будет когда-нибудь угрожать опасность.

Наслушавшись подобных историй и неправильно истолковав смысл фактов, которые было бы слишком долго пересказывать, большинство тибетцев в настоящее время полагают, что их страна является в некотором роде сюзереном Великобритании; именно так объясняют им непродолжительные визиты в Лхасу уполномоченного английских властей. Они верят, что он приезжает, чтобы смиренно получить предписания Далай-ламы и передать их его подопечному — английскому королю.

Безусловно, это всего лишь забавная шутка, но такие шутки таят в себе опасность, которую способны распознать лишь те, кто долго жил в отдаленных уголках Азии.

Для путешественников, которым известна история Тибета, а также политические интриги, средоточием которых он стал в наше время, и особенно для тех, кто хорошо знаком с ламаизмом, пребывание в Лхасе окажется необычайно интересным, другим же оно, скорее всего, принесет разочарование.

Не стоит искать здесь улиц с забавными магазинчиками — базаром под открытым небом, как в Китае, где раздолье для охотников за безделушками. Наибольшим спросом на рынке Лхасы ныне пользуется кухонная посуда из алюминия; на втором месте — отвратительные товары низкого качества, ввозимые из Индии, Англии, Японии и некоторых европейских стран. Я нигде не встречала более ужасных хлопчатобумажных тканей, более грубых изделий из фаянса, чем те, что красуются на прилавках лхасских купцов. Некогда процветавшая торговля с Китаем настолько сократилась, уступив место товарам из Индии, что почти сошла на нет; предпринимаются дальнейшие усилия, чтобы окончательно подорвать ее; лишь чай и шелковые ткани по-прежнему ввозятся из этой страны.

Прибыв из Китая, где в ходу большое количество денег в виде монет и слитков, я столкнулась в Лхасе с тем, что, как я предчувствовала, ожидало меня во Франции. В центральных провинциях Тибета не стало денег. Местная валюта транка — мелкая монета из серебра очень низкой пробы — почти совсем исчезла из обращения и ценилась на вес золота.

Что касается серебряных монет достоинством в пятьдесят таэлей, распространившихся во время китайской оккупации, которые жители Лхасы назвали тамигмой, они и вовсе канули в Лету, отойдя в область преданий.

Лхасское правительство выпустило скверные медные деньги, которые использовались при торговых сделках в столице и ее окрестностях, но их не признавали в других областях страны.

Также были напечатаны банкноты, но они по-прежнему оставались редкостью, и торговцы не брали их даже в Лхасе.

Наконец, поблизости от Норбулинга чеканились золотые монеты, но они не находились в обращении. Крошечный монетный двор соседствовал с небольшим складом оружия.

Я справлялась у многих людей о причинах странного исчезновения денег в Центральном Тибете, хотя в китайской части Тибета их по-прежнему было достаточно.

Полученные ответы отличались друг от друга в зависимости от общественного положения и характера людей, к которым я обращалась. Некоторые лишь улыбались, когда я спрашивала у них, куда подевались деньги; другие заявляли: «Деньги у правительства; оно их копит», — а самые резкие отвечали: «Наше правительство отдает их пилингам — хозяевам Индии в качестве платы за старое оружие, которое они нам продают. Оно может нам пригодиться, если мы будем биться с китайцами, которые плохо вооружены, но перед армией пилингов окажется бесполезным».

Некоторые выражали ту же мысль более оригинально, проявляя присущие тибетцам предрассудки. Простые люди утверждали, что до того, как оружие было продано их стране, чужеземные священники совершили над ним магические обряды, в результате чего оно лишилось способности убивать пилингов и их солдат.

Не только в Лхасе ходят слухи о деньгах, отданных иностранцам, но жителям столицы по крайней мере известно, что тибетцы получают взамен. В других местах дело обстоит иначе. Когда крестьяне той части провинции Кхам, что недавно находится под властью ламы-государя, начинают жаловаться на постоянно растущие налоги, чиновники отвечают им, что их отец-заступник Далай-лама тут ни при чем, но пилинги приказывают ему отбирать у них деньги. Простым горцам не объясняют, почему государь подчиняется и что он получает за эти деньги. Крестьяне лишь запоминают, что причиной их разорения являются гнусные «иностранцы с белыми глазами».

Так в отдаленных уголках Азии насаждают и подогревают ненависть к белым людям. Эта ненависть возрастает, распространяется и готовит все новых сторонников любого вождя, который возложит на себя миссию долгожданного спасителя — поборника справедливости.

Каждый год в ночь полнолуния первого месяца в Лхасе отмечают очень любопытный праздник. Конструкции из легкого дерева высотой до четырех-пяти метров украшаются орнаментом из подкрашенного масла. К ним прикрепляют фигурки богов, людей и животных, также сделанные из масла, и перед каждым из этих сооружений, именуемых торма, ставится стол с несколькими рядами масляных ламп. В паркоре, то есть «круговом маршруте» паломничества вокруг храма Джо-Ханг[176], пролегающем по улицам города, воздвигают приблизительно сотню торма. Этот ночной праздник предназначен для богов; подчас для их развлечения устраивают концерты.

Праздник масляных торма, отмечаемый в Лхасе, славится во всем Тибете и даже в соседних странах. Безусловно, это очень яркое зрелище, но предпочитаю, когда оно проходит в величественном монастыре Ку-Бум, где мне не раз доводилось на нем присутствовать.

Как бы то ни было, эта часть программы новогодних празднеств в Лхасе позволила нам провести очень веселый вечер.

Как только лампы были зажжены, мы с Йонгденом отправились в паркор, где собралась большая толпа, ожидавшая прихода Далай-ламы, который должен был произвести смотр торма.

Я уже неоднократно наблюдала подобные скопления народа, но приходила на такие гулянья в сопровождении слуг, следовавших впереди, и других людей, прокладывавших мне дорогу. Впервые мне предстояло узнать на собственном опыте, что значит тибетская толчея.

Группы докпа, могучих великанов в бараньих шкурах, взявшись за руки, образовывали цепи, бросались ради забавы в те места, где толпа была особенно густой, и принимались дубасить огромными кулаками по бокам тех, кто, на свою беду, попадался им на пути. Местные полицейские, вооруженные кнутами и длинными палками, все больше нервничали по мере приближения часа появления Далай-ламы и пускали в ход свое оружие направо и налево без всякой причины. Мы пережили немало веселых минут среди этой суматохи, уворачиваясь от ударов и стараясь, чтобы нас не затолкали. Наконец объявили о приходе Далай-ламы, и беспорядок усилился. Полицейские окончательно рассвирепели, и драчуны разбежались. Остались лишь зеваки, выстроившиеся в ряд вдоль домов лицом к торма и прижатые друг к другу плотнее, чем сардины в консервной банке. Я стояла среди них. Позади у окна своего дома сидел человек, которому я загораживала обзор, и время от времени он толкал меня кулаком в спину, но все его усилия были тщетны: даже если бы я захотела, то не смогла бы сдвинуться с места. В конце концов он, очевидно, это понял или моя бесчувственность его сломила; так или иначе, тибетец перестал утруждать себя зря.

Весь гарнизон был в боевой готовности; пехота и кавалерия прошли друг за другом перед торма. Далай-лама, которого несли в китайском кресле, обтянутом желтым шелком, проследовал в окружении главнокомандующего и высокопоставленных чиновников. Шествие замыкали солдаты. Духовой оркестр играл английскую эстрадную музыку; трещали китайские петарды, и бенгальские огни озаряли пространство вокруг кортежа своими мимолетными отблесками. Вскоре государь-лама скрылся из вида.

Затем процессии последовали одна за другой: дворяне, впереди которых шагали слуги с китайскими фонарями; знатные дамы, окруженные камеристками; высшие церковные чины со своими слугами-