уголовное дело против фальсификаторов. Всё живое, тёпленькое. Само на сковородку просится. Ты ж плакался на своеволие Следственного комитета. Вот тебе и случай сам в руки идёт. Посади Мелешенко. Так, чтоб на всю страну громыхнуло!
Нервный смешок заместителя Генерального оборвал возмущенный спич.
– Да что Мелешенко? – процедил Толстых. – Сволочь, конечно. Но как раз тут-то не он, так другой… исполнит. Я тебе, Илья Викторович, очень, поверь, сочувствую и боль твою ощущаю.
– Тогда включайся! Я ж не за голым сочувствием приехал. И не Христа ради. Не умоляю, требую: выполни то, для чего в это кресло посажен!
– Требует он. Вот такие умники, как ты, прокуратуру прав по надзору за следствием лишили. Кастрировали, можно сказать. А теперь к нам же за помощью.
– То, что лишили, – глупость несусветная, против чего возражал на всех уровнях. Но даже сейчас не вовсе вы беспомощны. Права требовать устранения нарушения закона в ходе следствия тебя никто не лишал.
Толстых прикрыл глаза, горько покачал головой.
– Умилительный ты человек, Илья Викторович. Закрылся от мира в своей скорлупе, обложился декларациями да кодексами и ничего вокруг не замечаешь. Вот хоть теперь… Ишь ты, – выполни ему. Да едва я первое подобное распоряжение отдам, к вечеру меня самого в этом кресле не будет. Неужто сам не понимаешь?
– Ты – прокурор! И кресло твоё не грелка. Это плаха твоя! – Гулевский с чувством прихлопнул крышку стола. – И раз уж пошло на то, выполни. А там!.. Вспомни римское право. Пусть погибнет мир, но восторжествует закон.
– Ну, это ты в своих статьях прекраснодушных разовьешь, – Толстых устало поднялся. – А жизнь – у неё свои изгибы. И если ты наехал на столб, с этим уж ничего не поделаешь.
– Значит, есть мы, грешные, и есть столбы, что выше закона? – съязвил Гулевский.
– А когда было иначе? Остается смириться и жить. Иначе тебя самого разотрут.
– Да не смогу я так жить! – Гулевский надрывно дернул душивший ворот. – А коль верхушка гнилая, – так секатором её, пока весь ствол не сгнил!
Толстых зябко зыркнул вдоль стен, подцепил заявление, вернулся в своё кресло.
– Если настаиваешь, заявление зарегистрирую. Спущу в прокуратуру Москвы для проверки и принятия мер прокурорского реагирования. Ответ будет сообщен официально. Это понятно?
Гулевский угрюмо отмахнулся.
– Илья Викторович! – нагнал его у двери голос Толстых. – Остановись, Бога ради, пока не поздно.
– До Страсбурга дойду! – прохрипел Гулевский.
Его качнуло. Что-то его с утра качает!
13
Спроси Гулевского, как оказался он в «Товариществе достойных», пожалуй, и не ответил бы. Очнулся, открыв кабинет Управляющей. Перед Серебрянской на кончике стула примостилась ссутулившаяся Нелли. При постороннем звуке она скосилась на дверь. Глаза её были полны слёз.
– Илюшка! – обрадовано выдохнула Беата. Спохватилась: – Очень вовремя объявился. Присаживайся, мы, собственно, закончили… Хорошо, Нелли. Я всё поняла.
– Но, Беаточка Станисловна, – Нелли с чувством прижала руки к груди. – Сами посудите, что я могла? Если б ещё не муж. А так…
– Да не сужу я вас! – прикрикнула Беата.
Но Нелли не унималась. Слезы и извинения продолжали литься потоком.
Гулевский, откинувшись на диване, не вникал в предмет разговора, – наверняка Нелли вновь проштрафилась. Он просто вслушивался в звонкий, как ручеёк, Беатин голос и с наслаждением ловил на себе тёплый, лучистый её взгляд.
Выпроводив, наконец, рыдающую сотрудницу, Беата перепорхнула на диванчик рядом с ним. Взяла за руку:
– У тебя убитый вид. Опять неприятности?
Гулевский слабо улыбнулся:
– Как хорошо, что ты есть.
Он подхватил её ладошку, прижал к щеке, потерся.
– Значит, и впрямь что-то новенькое, – утвердилась в догадке Беата. Вгляделась озабоченно. – Скверно выглядишь, Гулевский. Пойдем-ка погуляем по задворкам моего хозяйства.
По выскобленным брусчатым дорожкам они обогнули холёные здания Товарищества, закрытый плёнкой теннисный корт и спустились с пригорка к сонному ручейку с вмёрзшими в лёд гнилыми листьями. Ни дворницкие лопаты, ни садовые ножницы сюда не добрались. Дикий кустарник у ручья топорщился космами чёрных, мокрых веток. Под ногами хрустели слежалые, будто хлебные корки, ломти снега.
Беата пригнула веточку чахлой берёзки, принюхалась.
– Надо же. Весной пахнет. Прямо как в день твоей свадьбы, – неожиданно произнесла она. – И тоже март.
Глаза Гулевского изумленно распахнулись.
– Но откуда?.. Ты ж к тому времени была в Калининграде?
– Была, – подтвердила Беата. – Но – написали. И так накатило, – назанимала у девчонок денег, прилетела. Свадьба ведь была в мотеле «Березовая роща»?
Гулевский обалдело сглотнул.
– Вот за такой березкой и стояла. Тебя в окнах выискивала. А после уж и сама замуж выскочила. Не для кого было больше беречься.
Гулевский рухнул на колени. Растроганный, обхватил ее ноги:
– Бэтушка! Простишь ли когда-нибудь?
Сверху, из-за пригорка, донёсся хруст шагов.
– Встань немедленно, – со смехом потребовала Беата. – Увидят, решат, что ты у меня фитнес-клуб в льготную аренду выпрашиваешь.
Дождалась, пока он отряхнет испачканные колени, подхватила под ручку и потянула вдоль аллеи.
– Рассказывай, что опять стряслось, – потребовала она.
Гулевский принялся оживленно рассказывать. Но то и дело косился на свою спутницу. Слушая, Беата задумчиво наклонила голову к правому плечу. Гулевский любовался этим знакомым с юношества жестом. Правда, прежде, раздумывая, она еще и прикусывала язычок.
– Что бы ты посоветовала? – закончил он, ожидая не столько совета, сколько сочувствия.
– Неблагодарное дело – советы. Меряешь-то их по себе. А они, как костюм, – одному впору, а на другом трещат… Если б ты смог с этим жить, сказала бы: «Забудь. Живи как не было». Так ведь не сможешь? – она вопросительно посмотрела на него.
– Пообещал, что до Страсбурга дойду, – со смешной, пацаньей гордостью объявил он.
– Может, другого выхода тебе и не оставят, – согласилась Беата.
– Но, прежде всего, хочу восстановить доказательства вины младшего Судина. Для начала хорошо бы собрать твоих сотрудников, что видели Судина вместе с Опёнкиным, Аринку твою. Составим заявление…
– Опоздал.
Гулевский удивленно вскинулся. Беата помялась.
– Два часа назад приходили охранники. Те самые! Их с утра вызывали в милицию.
– Заставляли отказаться от показаний?
– Уже заставили. Оба официально подтвердили, что обознались. Ты их не вини, Илюша. У людей
