– Наверняка фальшивка, – согласился Стремянный. – И мошенничество! Только когда мошенничает государство, чтоб вскрыть его, большие труды положить надобно… Ничего, ребята-демократы, – он успокоительно огладил подрагивающую Беату. – Им ведь, полагаю, как раз и надо, чтоб каждый сам за себя разбежался. А вместе, глядишь, прорвёмся!
Гулевский увидел, что Стремянный мнётся. Вопросительно вздёрнул подбородок.
– Тут ещё такое дело. На меня вчера Валентина вышла… Бывшая невеста Кости, – пояснил Стремянный для Беаты. – Узнала из интернета насчёт Егора Судина и… Помнишь, мы всё с тобой в толк не могли взять, как из-за каких-то поганых томографов…
– Говори же, наконец! – поторопил Гулевский.
– Оказывается, Егор с Валентиной чуть не с детсада рядом. Потом уж в колледже появился Костя, и всё переменилось. А Егор, похоже, прикипел намертво. Но – не выказывал. Она, конечно, знала. Ну, знала и знала. Как обычно: останемся друзьями. Если б не информация в интернете, ей бы и в голову не пришло. Так вот Егор, как она с Костей жить стала, не раз уговаривал уйти к нему. А как про свадьбу узнал, тут же приехал. Даже, говорит, на колени встал. Умолял. Угрожал, что жить не будет. Но – похоже, в результате решил по-другому.
Стремянный скорбно выдохнул. Озадаченно повёл шеей:
– Ведь мерзавец законченный. И ревность – это ж по сравнению с корыстью для любого суда козырный смягчающий мотив. А вот постеснялся девчонку примазать… Хотя, скорей, и в этом расчёт, – оспорил он сам себя. – Он же настаивал, что смертельного исхода не желал. А если цель – устранение соперника, тут уж умысел на убийство в хрустальной чистоте.
Гулевский стоял, отвернувшись к окну. Лицо его подрагивало.
Гулевский прочитал табличку «Председатель народного суда Судец Татьяна Игоревна», кончиками губ улыбнулся.
«Надо же, Татьяна Игоревна». Не увязывалась в его сознании очаровательная полногубая и полногрудая Танечка Вострикова, в восьмидесятых секретарь суда, за которой увивалась половина милицейского следствия, с этим официальным – «Татьяна Игоревна».
Обаятельная, смешливая Танечка охотно принимала ухаживания, в меру кокетничала. Но ухитрялась оставаться для всех равноудаленной. Пока не объявился невесть откуда лихой опер из колонии Оська Судец. Одним махом на зависть неудачникам он смял и закрутил недотрогу, и уже через пару месяцев одарил её своей фамилией.
Танечка повторила судьбу многих судейских секретарш. Закончила юридический вуз. Была выбрана в судьи. Да так на всю жизнь в суде и осела.
С Оськой со временем разбежались. Бесшабашность и натиск хороши в ухажёре. В муже ищешь взвешенности и надёжности. А этого у Оськи не было. К тому же начал погуливать. Стерпеть гордячка Танечка не могла и осталась с двумя сыновьями на руках. Денег, само собой, хронически не хватало. И чем больше подрастали сыновья, тем меньше становилось денег.
Дважды открывалась вакансия на место председателя суда. Должность, что называется, шла в руки. Надо было лишь ответить взаимностью влюбленному в неё начальнику управления юстиции. Танечка не была ханжой. Но любовников меняла если не по любви (занозой засел Оська), то по симпатии. Начальник же управления – оплешивевший, потеющий от похоти – вызывал в ней брезгливость. Но когда вакансия открылась в третий и, возможно, последний раз, сдалась.
Через месяц стала председателем суда. Высокая должность не изменила Танечку. Она оставалась всё той же приветливой и открытой, с друзьями – смешливой. Лишь раз в неделю настроение портилось. В этот день она встречалась с руководящим любовником на съемной квартире.
Обо всём этом Гулевский знал от самой Танечки – она охотно подтрунивала над собой. Должно быть, чтоб избежать насмешек от других. Впрочем вот уж пять лет, как ухажёра её перевели на Урал, да и остальные не больно досаждали. После смерти от передозировки старшего сына Танечка резко постарела.
Но при виде Гулевского растекалась ему навстречу прежней, открытой улыбкой. Виделись они обычно раз в год, на подведении итогов работы судебного корпуса. Руководство департамента юстиции Москвы неизменно просило Татьяну Судец уговорить её знаменитого знакомого выступить с докладом или сообщением. Гулевский старался не отказывать, – знал, что его согласие добавляет Танечке авторитета в судейской среде.
Коротко постучав, Гулевский вошел в кабинет. При виде гостя на морщинистом Танечкином лице проступила вымученная улыбка. О своём приезде Гулевский предупредил её звонком. И сейчас по неловкости, с какой та вышла из-за стола, увидел: она знает, с чем он приехал.
Гулевский разозлился, – в последнее время его неизменно встречали подобные сконфуженные лица.
– Да, именно с этим! – вызывающе подтвердил он от порога.
Танечка скроила непонимающее выражение лица. Смутилась:
– Садись, Илюша.
Подсела подле. Со страдающим видом огладила его ладонь:
– Бедненький! Аж щеки впали!
– Вот и вылечи, – Гулевский шутливо воздел руки кверху. – Фемида! Взыскую к справедливости!
Постарался выдержать непринужденный тон:
– Полагаю, в ближайшее время в суд обратятся из следственного комитета с ходатайством об аресте некой Арины Серебрянской.
Танечка прикрыла припухлые глаза.
– Дело это – сплошная фальсификация, – объявил Гулевский. В своей напористой, профессорской манере он принялся излагать обстоятельства. Сыпал цифрами нарушенных статей законов.
– Девочка невиновна! – закончил он защитительную речь.
– Наоборот, сажать надо фальсификаторов. И я, со своей стороны, всё сделаю, чтоб их изобличить.
Танечка тяжко выдохнула.
– С утра вызывали в Мосгорсуд, – сообщила она. – Женщины всегда возраста боятся. А тут пожалела, что до пенсии не дотягиваю.
Гулевский требовательно ждал.
– Илюшенька, в другое время отказала бы в санкции с легким сердцем! Но не здесь. Слишком высоко.
– О чем ты?! – взъярился Гулевский. – Ты – независимый судья! Закон – вот твой единственный бог!
– Если бы! – Танечка уныло усмехнулась. – Помнишь, студенческий анекдот: кто такой зануда? Легче дать, чем объяснить, что не хочешь. У судей то же самое. Дать санкцию на арест – ерундовое дело. А вот объяснять, почему отказала, замучаешься.
– Но здесь-то! Ты, может, не поняла? Невинной девчонке ломают судьбу только за то, что от правды не отступается!
– Это ты не понимаешь! – с отчаянием выкрикнула Танечка. – Я уж по-всякому прикидывала. Попросить, к примеру, кого-то из судей. Положим, уговорю. Но ведь подставлю, – человек лишится мантии. А у каждого семьи. И потом, даже если сегодня откажет один, завтра постановление об аресте вынесет другой!
– Эва как ловко устроились. Друг за дружку попрятались. Прямо матрёшки складные, – Гулевский поджал губы. С усилием поднялся, ухватился за край стола, – вдруг качнуло. – Так что ответишь, друг мой Танюша? Напоминаю, кстати, что никогда прежде ни о чём тебя не просил.
Танечка поднялась следом. Умоляюще, по-бабьи приложила руки к груди:
– Илюша, сделай так, чтоб в суд за санкцией не пришли.
Не попрощавшись, Гулевский направился к двери.
– Да что ж я могу, Илюшенька! – бессильно вскрикнула вслед Танечка, понимая, что, скорей всего, больше его не увидит.
