Фламандские легенды

Йоссе ван Рихове, стоявший в тот вечер на страже, возрадовался, увидев ее. И он закричал:

– Слава богу, наша молодая госпожа вернулась!

И вся челядь сбежалась и радостно и громко закричала:

– Наша молодая госпожа вернулась!

Войдя в зал, Махтельт бросилась к сиру Рулю, и, упав перед ним на колени, сказала:

– Сеньор мой отец, вот голова Сиверта Галевина!

Сир Руль взял голову в руки, посмотрел на нее и так обрадовался, что заплакал – впервые с тех пор, как глаза его увидели белый свет.

И Молчальник, встав, подошел к Махтельт, поцеловал ее правую руку, державшую меч, и тоже заплакал.

– Спасибо, ты отомстила за меня! – сказал он.

А дама Гонда, хмельная от радости, долго не могла опомниться. Наконец, разрыдавшись, вся в слезах, крепко обняла Махтельт.

– Обними, обними же меня, моя душенька! – воскликнула она. – Моя кроткая девочка убила Злонравного, соловей заклевал ястреба! Моя дочь вернулась, моя дочь дома. Слава тебе, боже! Благодарение богу, он любит старых матерей и не отнимает у них детей. Слава тебе, боже! Поглядите на красавицу Махтельт, на певунью Махтельт, на веселую Махтельт, на шалунью Махтельт, на победительницу Махтельт, на мою дочь Махтельт, на мое дитя Махтельт, на мое бесценное сокровище Махтельт. Слава тебе, боже!

И Махтельт, улыбаясь, нежно ласкала и гладила мать.

И дама Гонда затихла, припав к ней и плача от радости.

– Никогда еще я не видел мою жену такой счастливой! – молвил сир Руль и вдруг воскликнул:

– Да ведь сегодня у нас праздник, в замке де Хёрне великий праздник!

И широко распахнул двери, чтобы созвать пажей, оруженосцев, рыцарей и всю челядь.

Но все уже толпились у порога, не смея войти.

– Эй! – громким и радостным голосом обратился к ним сир Руль, – где повара и поварихи? Где котлы, сковороды, кастрюли? Где бочки, бочонки, фляги, бутылки, кружки, полуштофы, кубки? Где слабый и крепкий клауварт, где старое и молодое вино, где окорока и колбасы, где китовые языки, бычьи лопатки, птица, рыба, дичь? Все сегодня должно быть на столе, сегодня у нас праздник, небывалый праздник, императорский праздник, королевский, княжеский праздник! Потому что, – и он приподнял за волосы голову Злонравного, – наша возлюбленная дочь отрубила своей маленькой прелестной ручкой голову сира Сиверта Галевина!

И в ответ все возгласили хором:

– Хвала господу! Слава нашей молодой госпоже!

– А теперь ступайте, – приказал сир Руль, – и исполняйте мое повеление.

И когда на пиршественном столе появились роскошные яства, среди них положили и мертвую голову.

На другой день во владениях де Хёрне раздался призыв к войне. И сир Руль во главе большого войска осадил замок Галевина, и все родичи, друзья и сотоварищи Злонравного были повешены и зарублены.

И граф Фландрский пожаловал роду де Хёрне имения и титулы Галевина, изъяв лишь мерзостный герб, и всем этим они владеют по сию пору.

Сметсе Смее

Глава первая О Сметсе Смее, его брюхе и его кузнице

Сметсе Смее жил в славном городе Генте, на Луковичной набережной, и окна его дома выходили прямо на прекрасную реку Лис.[12]

Он был весьма искусен в своем ремесле, нагулял себе порядочный жирок, а круглое лицо у него было всегда такое веселое, что самые унылые люди улыбались, лишь глянув, как семенит он на коротеньких ножках по своей кузнице, задрав нос, выпятив пузо и зорко за всем присматривая.

Когда в мастерской работа кипела, он спокойно складывал руки на брюхе и, прислушиваясь к чудесному шуму своей кузницы, радостно приговаривал:

– Клянусь Артевелде![13] Никаким барабанам, бубнам, дудкам, виолам и волынкам не сравниться с небесной музыкой, что слышится в грохоте моих молотов, стоне моих наковален, пыхтении моих мехов, песнях моих бравых подмастерьев, кующих железо!

– Живее, живее, ребята, – подбадривал он своих помощников, – кто усердно трудится поутру, веселей пьет ввечеру! Эй, у кого это рука так ослабла, что он еле-еле постукивает молотом? Может этот рохля думает, что разбивает яйца для яичницы? Ну-ка за брусья, Долф! Они вот-вот расплавятся! А ты, Пир, берись за кирасу да бей со всему маху: железо, кованное хорошим мастером, самое верное средство от пуль. Принимайся за лемех, Флипке, и работай на совесть: ведь плуг всем людям хлеб дает! Открой дверь, Тоон! Видишь, тощий конюх дона Санчо д'Авила, дворянина с надутой рожей, ведет сюда его тощую клячу. Верно, хочет ее подковать. С него возьмем вдвое дороже: за испанскую спесь и за грубое обращение с простым народом.

Так расхаживал Сметсе по своей кузнице. Частенько он напевал, а если не напевал, то посвистывал. К тому же выручал он немало золотых, не жаловался на здоровье и вечерами охотно попивал брёйнбиир[14] в трактире Пенсарта.

Глава вторая О том, как Слимбрук Рыжий погасил огонь в кузнице Сметсе

Но тут случилось, что некий Адриан Слимбрук с разрешения ремесленного цеха открыл на Луковичной набережной еще одну кузницу. Сей Слимбрук, прозванный Рыжим за цвет своих волос, был безобразен, мал ростом, худ и тщедушен; лицо у него было бледное, а пасть – до ушей, как у лисицы.

Отъявленный плут и прехитрый пролаза, до тонкости изучивший искусство притворства, Слимбрук прослыл знатоком кузнечного дела и приманил в свою кузницу всех знатных и зажиточных горожан, которые – то ли из страха, а может почему-либо еще, – водили дружбу с испанцами и недолюбливали реформатов.[15] В большинстве своем это были прежние заказчики Сметсе, но Слимбрук настроил их против него.

– Сметсе в глубине души «гёз»,[16] – разглагольствовал Слимбрук. – В молодости он был пиратом, сражался на море с испанцами на стороне жителей Зеландии,[17] защищавших так называемую реформатскую веру. У него и сейчас еще полно друзей и родичей на острове Валхерене,[18] главным образом в городах Мидделбурге, Арнемёйдене, Камп-Веере и Флиссингене. Все они ярые реформаты и без всякого почтения говорят о папе римском и сеньорах эрцгерцогах.

– К тому же, – добавлял он, – этот Сметсе сущий безбожник: несмотря на запрет читает лишь Антверпенскую Библию, а если и заходит иной раз в церковь, то страха ради, а не из любви к богу.

Вот этаким злоречьем отбил Слимбрук у Сметсе всех его заказчиков.

И вскоре погас огонь в кузнице доброго кузнеца, вскоре были съедены все его сбережения, и в дом его вступила госпожа Нужда.

Глава третья О том, в какой прекрасной шляпе плавал Слимбрук в реке

Как ни худо пришлось Сметсе, он крепился и не падал духом. Все же горько и тошно бывало ему слушать, как славно стучат молоты о наковальни у Слимбрука, когда сам он одиноко сидит в холодной кузнице и смотрит на свои бесценные инструменты, сваленные в кучу на полу. Но пуще всего донимало Сметсе то, что всякий раз, когда проходил он мимо дома упомянутого Слимбрука, рыжий негодяй тотчас выскакивал на порог, умильно раскланивался и, рассыпаясь в любезностях, наговорив множество льстивых слов, лицемерно выражал ему свое уважение, и все лишь затем, чтобы покуражиться над ним и подло насмеяться над его бедой.

Эти мерзкие ужимки и кривляния повторялись так долго, что терпению Сметсе пришел конец.

– Э-эх, я горюю оттого, что стал нищим, – говорил он себе, – да с этим надо примириться: такова ведь святая воля господня! Но нет мочи глядеть, как гнусный мошенник, своими кознями переманивший моих заказчиков, радуется моей бедности.