штурмовиками, а также противолодочными вертолетами. В трюмах плавучего гиганта помещалось горючее, боеприпасы и атомные бомбы. Прохаживаясь по палубе, Астафьев удивлялся, какими короткими выглядят взлетные полосы. Сопровождавший его адмирал Балтийского флота перехватил взгляд президента и решил отличиться, разъяснив, что к чему, как и почему.
– Высокая скорость движения аэродрома, – негромко произнес он, покашливая для солидности, – создает дополнительную подъемную силу при взлете, когда бомбардировщик стартует, разгоняемый катапультой с носа корабля.
– Вот как? – обронил Астафьев, на симпатичном глазастом лице которого не отразилось никаких эмоций.
– Да, да! – закивал приободрившийся адмирал. – А во время посадки, которая происходит под некоторым углом с кормы, эта скорость автоматически вычитается из скорости истребителя.
– И что? – холодно осведомился Астафьев.
– Я просто хотел объяснять, каким образом эти птички умудряются взлетать и садиться обратно, – смешался адмирал.
– Вы голубятник?
– А? Нет… С чего вы взяли?
– Только голубятник станет рассказывать главнокомандующему про птичек, – отчеканил Астафьев, выпуклые глаза которого с холодным любопытством разглядывали вытянувшегося в струнку собеседника. – Может быть, вам другую карьеру стоит избрать, пока не поздно?
Адмиралу отчего-то представился дрессировщик птиц в цирке. Стоит, расставив руки, а белые птицы кружатся вокруг, садятся ему на ладони, на плечи, на голову…
«И срут, срут, срут», – подумал он тоскливо.
– Прошу меня простить, – сказал он, заливаясь мучительным румянцем. – Но мне показалось, что вы оцениваете длину палубы и удивляетесь тому, что ее хватает для взлета истребителей.
Так оно и было, хотя, естественно, Астафьев не стал признаваться в этом. По его глубочайшему убеждению, президент всегда был обязан быть компетентным во всех областях, не имея права признаваться в сомнениях или невежестве. Не в меру наблюдательный адмирал получил взбучку за то, что принялся изображать из себя всезнающего преподавателя, отведя Астафьеву роль недалекого школяра. Это было оскорбительно, и возмездие не замедлило обрушиться на голову незадачливого морского волка.
Астафьев, собственно, предложил ему выйти на пенсию и заняться разведением «птичек», как было произнесено с неподражаемой иронией, а то и наняться экскурсоводом на какой-нибудь списанный боевой корабль. Адмирал, понурившись, слушал и гнал из головы видения ненавистной цирковой арены. К счастью, пытка продлилась недолго. Отведя душу, Астафьев успокоился и перевел разговор на другую тему. Ведь в действительности он был очень любознательным человеком. Вот только наставительный тон выводил его из себя. Он предпочитал, чтобы его учили ненавязчиво, как бы между прочим.
Что касается Джонатана Брауна, то он не стеснялся устраивать для себя настоящие уроки и общепознавательные лекции, на которых часто был единственным слушателем. В те часы, когда армии США и России разминались, поигрывая мускулами на виду друг у друга, Браун все еще не знал, какой ответ дать Астафьеву, а потому, не сводя глаз с министра обороны Роберта Гэйтса, внимал его докладу о военном противостоянии с Россией и пытался разобраться в том, кто имеет больше шансов на победу.
– Теперь перенесемся с суши на море, – предложил мистер Гэйтс, польщенный живым интересом, проявленным президентом Америки. – Наши авианосные ударные группы практически неуязвимы, пока цел сам авианосец. Уничтожить его можно, только лишив подвижности, а подвижность его обеспечивается реактором, помещенным в многослойный корпус в коконе из кевлара.
– Насколько надежно защищены наши авианосцы? – спросила госсекретарь Хеллари Хиллтон, сверля взглядом экран, на котором сменялись схемы, карты и спутниковые фотографии.
Гэйтс пожал плечами:
– Настолько, насколько вообще защищены авианосные ударные группы.
– А точнее?
– Собственные средства противовоздушной обороны, – принялся перечислять Гэйтс, – автоматические многоствольные пушки, управляемые ракеты, локаторы… – Он подождал, пока на экране возникнет новое изображение, и прикоснулся к нему пластмассовой указкой. – Во второй линии обороны стоят крейсеры, внешний круг патрулируют эсминцы, в небе летают наши «Хокаи», а внизу дежурят подводные «Тритоны». Все это находится в постоянном движении, чтобы запутать противника и не дать ему возможности нанести прицельный удар. – Гэйтс усмехнулся, не скрывая превосходства американской военной машины над вероятным противником. – Кроме того, авианосные ударные группы, или сокращенно АУГ, никогда не функционируют в одиночестве. Все они входят в так называемые авиационные ударные соединения.
– АУС, – моментально расшифровал Джонатан Браун, славившийся умением схватывать все на лету.
– Совершенно верно, – подтвердил Гэйтс, с уважением глядя на президента.
Тот кивнул ему, предлагая сесть.
На этот раз совещание проводилось на жилом этаже Белого дома, потому что в западном крыле начались плановые работы по выявлению аппаратуры прослушивания. Поиски вот уже полвека не давали результата, но уже ради отрицательного ответа стоило перетерпеть временные неудобства. Покинув Овальный кабинет, Браун собрал приближенных в верхней гостиной, прямо за большим обеденным столом, обставленным старинными креслами. Из-за живописных фресок на стенах казалось, что совещание на самом деле носит неофициальный, какой-то шуточный характер. Тем не менее вопросы обсуждались серьезные, очень серьезные. И президент Соединенных Штатов Америки Джонатан Браун еще не сказал собравшимся самого главного. При мысли об этом он, по мановению руки которого взлетали ракеты и перемещались целые эскадры, испытал нечто вроде расстройства желудка. Сидя во главе стола, Браун заставил себя улыбнуться взиравшим на него – кто ободряюще, кто встревоженно, кто с нетерпением – ближайшим соратникам,.
Хеллари Хиллтон и генерал Джеймс Джонсон устроились рядом, словно желая чувствовать надежное плечо друг друга. Министр обороны Роберт Гэйтс располагался прямо напротив Брауна, сверля его немигающим взглядом. Остальные сидели как попало, не соблюдая табели о рангах. Все они были людьми одного круга, придерживались похожих мнений и следовали общим политическим курсом. Многие из них состояли в тесной связи со Збигневом Бжезинским и являлись членами небезызвестного Бильдербергского клуба. Несмотря на темный цвет кожи, Джонатан Браун чувствовал себя белой вороной в их стае. Он понятия не имел, как отреагирует его ближайшее окружение на то, что он намеревается сообщить. Все уже знали про гибель русских полярников и про звонок Анатолия Астафьева, однако у Брауна не было гарантий, что его высокопоставленные помощники поведут себя как единомышленники. Тем не менее он не видел иного выхода, кроме того, чтобы заручиться их поддержкой.
– Леди и джентльмены, – со значением произнес он, вставая. – Друзья мои. – Ладони Брауна покрепче уперлись в стол, словно земля уходила из-под его ног. – Я должен поставить вас в известность о том, что происходит на самом деле.
– Очередной конфликт с Советами, – проворчал глава аппарата Белого дома Рахим Мануэль, до сих пор не свыкшийся с мыслью о том, что Советского Союза уже не существует.
– Нам не привыкать, – пожал плечами вице-президент Джозеф Байденс, публично признававшийся, что является сионистом, чем очень нервировал Рахима Мануэля и старшего советника Давида Аксельмода.
– Русские рады любой возможности помахать кулаками, но они не станут ввязываться в драку, – изрекла мудрая Джанет Ниполитано, получившая пост министра безопасности за негласные заслуги перед Хеллари Хиллтон.
– Времена, они ведь меняются, – ответил на это Джонатан Браун, не отдавая себе отчета в том, что он машинально цитирует название одной из песен Боба Дилана.
– К лучшему или к худшему? – поинтересовался генерал Джонсон.
– Давайте обойдемся без риторических вопросов, – предложила Хеллари Хиллтон, брезгливо оттопырив вялую нижнюю губу.
