– Пригнись! – и сам присел.
Свинцовый шквал ударил по двери! Дверь крошилась, пули свистели по комнате. Газарян упал на спину, стиснул рукоятку «браунинга» обеими руками, принялся лупить по двери. Старания не пропали даром – кто-то охнул на крыльце, по ступеням покатилось тело.
– Туда и дорога, – прокомментировал Газарян.
Туманов подбежал к Оксане, рухнул на колени. Она подрагивала, отрывисто сглатывала, смотрела на него. Две пули в организме – это, пожалуй, конец. Павел не мог поверить, припал к лицу девушки.
– Ты потерпи, не шевелись, я тебя сейчас отнесу...
– Не надо, Туманов... не прикасайся, больно очень... – шептала она. – Даже не целуй... хватит, нацеловались уже... – Сильный спазм, и кровь потекла по синеющим губам, лопались пузырьки пены. – Посиди просто рядом, если можешь... Я еще минуточку тут побуду, а потом пойду... даже не знаю, где окажусь... – Язык у девушки заплетался, слова давались с трудом. – Прости, что так вышло, не успела убежать... Туманов, запомни, я перед тобой ни в чем не виновата... я никогда не работала ни на какие левые организации, не пыталась оставить вас с Рудиком с носом...
– Я знаю, – выдохнул Павел. – Помолчи, Оксана, не говори, тебе станет легче.
– Уже становится, ты прав... – Финальная судорога потрясла молодое тело, девушка посмотрела на Павла до изумления ясными глазами и затихла.
– Пошли, командир, – потянул Туманова за рукав Газарян. – Пошли, Оксанке уже не поможешь. Злодеев не двое, больше. Их рыл пять. У меня под окнами тоже кто-то возился. Давай в Оксанкину комнату, попробуем через окно выбраться...
На Туманова нашло отупение. Газарян тащил его за собой, а он терял связь с реальностью. Убьют – давно пора. Все равно когда-нибудь убьют. Ну, повертишься еще пару минут или пару лет... В комнате Оксаны посетителей не было. Он задел плечом ее курточку, висящую на вешалке. Раскрыл, сунулся лицом внутрь, втянул в себя ее запах. Почувствовал, что падает – земля не держала. Но нет, он еще поживет. Павел схватился за стену, отдышался. Газарян колдовал над закрытым окном. Стукнул шпингалет, еще один.
– Ну, что, командир, рискнем? Здесь бежать-то недалеко – полянка, а за ней лес. А в лесу нас ни один лесник не сыщет. Ты чего там завис? Отомри, командир. После будем плакать и убиваться. Поехали? Три- пятнадцать...
Молодец Газарян. Боец, несмотря на уйму недостатков, толковый. Он не стал открывать окно – давать противнику время сообразить что к чему. Запрыгнул со стула на подоконник, прижал плечо к уху, натянул на голову воротник – и бросился вперед! Посыпались осколки – и одновременно по входной двери снова начали стрелять. Пусть стреляют. Туманов рванулся, запрыгнул на стул, на подоконник – вывалился в уже пустую раму. Кусты смягчили падение. Он ободрал лицо, подвернул, кажется, палец на ноге – ничего страшного. Газарян уже сидел, прижавшись плечом к стене домика, высаживал пулю за пулей в сторону угла. Щелчок – кончилась обойма.
– Вали через полянку, Павел Игоревич, – бросил через плечо Рудик. – Я прикрою. Какая-то сволочь там за углом.
– Ага, прикроешь, – ядовито сказал Туманов. – У тебя патроны кончились. Сам беги. Я прикрою.
– Ты уверен?
– Да беги! – он схватил Газаряна за шиворот, с силой толкнул в кусты. – Продирайся, топай!
Мельком глянул, как улепетывает боец к лесу, сел на колено, наставил пистолет в темноту. Действительно, шевельнулось что-то на углу. Павел выстрелил. Тень убралась. И вдруг загрохотало за спиной! Твою мать! Ведь два угла у каждой стороны! Он рухнул на бок. Но стреляли не в него. Газаряну до леса оставалось метров шесть, когда его подстрелили. Он закричал от боли, но продолжал бежать. Вторая пуля была точнее. Рудик снова вскрикнул, упал в кустах у самой опушки – уже практически в лесу. Ярость мутила сознание, слепила. Туманов с трудом поймал в перекрестье прицела скрючившееся на углу тело. Выстрел – и меткий стрелок, охнув, повалился на бок. Павел пробился через кусты, виляя бросился к лесу. Туманов ждал выстрела, а когда он прогремел, метнулся в сторону. Удача – это здорово, но ведь надо уметь ею пользоваться! Обожгло огнем поврежденную лодыжку, но он уже влетал в кусты, пробороздил пузом какие-то коренья, покатился в яму. Но живо засучил конечностями, полез обратно. Рука сжимала «беретту» с глушителем – не нашлось еще такой силы, что заставила бы его выпустить оружие. Павел поднял над косогором голову. Не всех еще злодеев положили. Неясная тень отделилась от угла, он выстрелил. Человек споткнулся, упал. Туманов положил пистолет на землю, пополз вперед. Схватил Газаряна за шиворот, поволок к себе. Они лежали под кустом на опушке. Газарян с трудом дышал, глаза его мутнели.
– Рудик, ты как? – Павел сунул руку под свитер (Газарян даже куртку не надел), нащупал что-то теплое, липкое. Как минимум, одна из пуль прошла навылет.
– Да не щупай ты меня, не баба... – прохрипел Газарян. – Готов я уже, командир, прости... Мертв, как рок-н-ролл, блин... Холод забирает, дубак, как на полюсе... Неслабо ты меня прикрыл, Павел Игоревич, спасибо тебе огромное...
Как же так?! Туманов чуть не завыл. Может, просто ранен, обойдется? Он склонился к товарищу. Но нет, судорожное дыхание говорило за себя – начиналась агония.
– Да ладно, командир, не отчаивайся... – различил он сдавленный шепот. – Тебе ведь тоже не позавидуешь... Сегодня ночью все умирают у тебя на руках... Все в порядке, не грузись – поел перед смертью, попил, даже поспал немного... Бросай ты всю эту хренотень, беги из страны, уезжай к своей первой леди, пока самого не достали...
Агония была страшна. Газарян выгнулся, громко застонал, забился в конвульсии. Туманов держал его, пока не кончилась агония, обнимал за плечи, бормотал что-то успокаивающее. А потом обхватил голову руками, упал в талый снег, завыл, как матерый волчище. Оскаленный, грязный, страшный, он вскинул голову, когда услышал, как убийцы перекликаются между собой, и нащупал пистолет. Двое короткими перебежками бежали в его сторону. Павел начал стрелять, выпустил две пули – и патроны закончились. Двое попадали в грязь, но продолжали ползти. Он отжался от земли, скатился в яму, побежал в лес...
Туманов очнулся утром, на мерзлой земле. Распахнул глаза, уставился на макушки далеких сосен. Они качались под порывами ветра. Он смотрел на них изумленно, недоверчиво, затем проводил взглядом проносящиеся хлопьями облака. Казалось, что они кувыркаются в полете. Он приподнялся, посмотрел по сторонам. Повсюду лес – корявый, старый. Осины, березы, елочки кое-где. Пятна серого снега, а между пятнами – вялые метелки прошлогодней травы, полусгнившая листва, раскисший бурый мох. Неподалеку проехала машина; он насторожился, повернул ухо на звук. Дорога где-то рядом – метрах в тридцати.
Павел встал, сделал несколько упражнений, чтобы разогреться, ощупал голову (взвыл, задев шишку чуть выше лба), стащил с себя куртку, начал ее отряхивать. Глянул на часы – начало восьмого. Сколько он находился в беспамятстве? Часов шесть? Обшарил карманы – документы, остатки денег, зажигалка, мятая пачка «Мальборо Лайтс». Ничего другого нет. Да, собственно, и не было. Он закурил, сел на кочку, начал вспоминать. Бежал по лесу. Петлял между деревьями, проваливался в ямы, засыпанные снегом. Помнил, как обнимался с деревьями и терял сознание. Усилием воли заставлял себя брести дальше. Потом была низина, вроде бы дерево поперек дороги; он запнулся, ноги заплелись, треснулся головой, а дальше ничего не помнил...
Туманов обернулся. Спуск на месте, и дерево, об которое его угораздило удариться. Он докурил сигарету, достал вторую, высосал и ее – без удовольствия. В качестве завтрака сойдет.
В восемь утра Туманов выбрался на грунтовку, остановил машину. Водитель был с похмелья, поэтому рискнул подсадить жалкую личность. Под ногами у него была монтировка – а обращаться с ней жизнь научила. Туманов объяснил водителю, что угоном развалюшных «Москвичей» по утрам с больной головой он не промышляет. Парень был понятливый, одолжил таблетку анальгина и вывез страдальца за тысячу «первопечатников» на Боровское шоссе.
– До магазина добрось, – попросил Туманов.
Он вышел у поселка городского типа, состоящего из панельных четырехэтажек.
– А Москва в какой стороне? – наморщив лоб, спросил он у водителя.
Тот тоже наморщил лоб, посмотрел вперед-назад, подумал и показал большим пальцем за спину.
– Там Москва, дружище. Хорошенько тебя, видать, вчера вштырило.
