подворья с оружием наперевес, контролируя все подходы. То, что боевые холопы боярина рассыпались по всему подворью, включая и задний двор, мало им помогло бы, здесь потери были бы просто опустошительными. Иное дело, что конец был бы один.
— Я предаю себя в руки боярича. Сопротивления не оказывайте, вас никто не тронет.
— Добролюб!.. — И этот туда же, Аника-воин.
— Богдан, не дури! — резко оборвал кузнеца Виктор. — Мало мне твоей семьи, хочешь, чтобы и твоя жизнь, и жизни остальных повисли на мне? Дайте уйти с миром в сердце, одних-то покарал, а тут не судьба. Не приказываю я, прошу: сделайте, как сказываю, и никто не пострадает. Уберите оружие, слово боярское дорогого стоит: никто вас не тронет, а моя песня спета.
Виктор спустил курки и, медленно достав кольты, протянул их рукоятями Градимиру. Тот, внимательно глядя ему в глаза, принял пистоли. После этого в пыль полетели пояс со справой, ножи из всех тайников. Все существо восставало против этих действий и требовало драться, но Волков сумел подавить это желание и всячески выказывал полную покорность судьбе. Откуда-то из самого дальнего уголка души выполз страх и сдавил сердце холодной удавкой. Надо же, а он, оказывается, не разучился бояться. Все это время страх был в нем, просто железная воля загнала его так далеко, что он просто позабыл о его существовании. Секунду Волков не мог понять, отчего тот проснулся, но тут же пришло и понимание. Здесь не казнили просто так. К татям, а уж тем более к таким вот, как он, перед лишением живота неизменно применялись пытки. Никто не даст ему просто так умереть, и именно эта мысль, еще не осознанная, не оформившаяся, только слабый намек, и разбудила тот страх. Понимание же пришло только сейчас. Ну да, потерявши голову, о волосах не плачут. Выбор сделан, теперь как Отец Небесный назначит. Может, перед смертью и припомнят ему его заслуги.
— Пошли в дом, Добролюб, — взвешивая в руках кольты, проговорил Градимир и, сделав знак людям оставаться на своих местах, без страха обошел Виктора и направился к крыльцу.
А это что еще за «здравствуй жопа новый год»?! Ладно, там видно будет, на дыбу всегда успеется. Виктор, прямой, словно кол проглотил, направился вслед за бояричем. Решил поиграть? «А вот хрен тебе, не стану тебя ни о чем просить!» — подумал он.
— Пиво-то есть? — как ни в чем не бывало устроившись за столом в обеденном зале, поинтересовался Градимир. Спокойно так поинтересовался, словно и не держат его на прицеле нескольких стволов.
— Оружие уберите, — устало бросил Виктор, махнув рукой, а затем нашел взглядом Беляну. Час ранний, а потому служившие здесь девки из Приютного еще не пришли, да и не к чему, постояльцев сегодня нет, к тому же воскресенье, нужно в церковь сходить. — Пива принеси да пару кружек. Как, боярич, позволишь пивка выпить, пока в железо не взяли?
— Да какое железо? — с нескрываемой угрозой проговорил Зван. Хм. А этот-то чего? Вроде только страх и держит подле Добролюба. — Он сам сейчас у нас в руках, так что его холопы все сделают, что ни прикажем.
— Охолонись, Зван, — резко бросил Виктор. — Не все так просто. Коли он вошел сюда, стало быть, знает, что делает. Ничего для нас не поменялось, там, на дворе, он тоже был в моей власти. И, он это знал, и холопы его, но никого это не остановило.
— Верно мыслишь, Добролюб. Ну чего стоишь-то — садись, выпьем да за жизнь поговорим, — кивнув на принесенный напиток и кружки, произнес Градимир. А чего же не выпить. Это завсегда можно, а уж коли последняя… — Гадаешь, что происходит?
— Да вот силюсь понять, но ничего не выходит.
— А ведь просто все. Нешто ты думаешь, что службу твою верную кто позабыл или не помним о том, что две ватаги татей ты со своими людишками извел? Оно, конечно, и пограбить успел, да только что в Гульдии творится, нас мало касается, а то даже и на пользу Брячиславии. Вот и выходит, что вреда от тебя для княжества нет, а одна сплошная польза. Но это только пока. Еще чуть, шагнешь за грань — и там уж один сплошной вред. Сегодня к великому князю прибыл посол гульдский, все по твою душу, требует, чтобы князь пресек действия разбойника по прозвищу Вепрь.
— А что же князь?
— А что князь? Мол, слыхом не слыхивали и знать не знаем. Завелась у вас там разбойная ватага — так разбирайтесь, не можете — мы завсегда готовы отправить в Гульдию для такого благого дела хоть полк, хоть три.
— Сомнительно, чтобы гульдов это устроило.
— Понятное дело — не устроило. Да только посол налегал на то, что разбойнички победокурят в Гульдии и убегают в Брячиславию.
— А отчего не во Фрязию?
— Ага, все же во Фрязию. Ладно. Так вот, Миролюбу сейчас война совсем ни к чему, да и нам тоже, уезд после прошлой еще не оклемался. Предавать тебя суду никто не намерен, но и позволить дальше бедокурить мы тоже не можем.
— Тогда что же не передадите гульдам?
— Ерунду не говори. Делать нам нечего, тебя гульдам отдавать. Да и не знает о тебе никто. Это батюшка, как только описание прочел, тут же в Вепре тебя признал, ну и мне дал почитать. Чего так смотришь? Не мог великий князь не разослать розыскные листы… Или хочешь, чтобы гульды из-за тебя войной пошли?
— Сомнительно это. К тому же они все равно пойдут.
— Пойдут, да только не завтра. Значит, так. Ты и твои людишки поступаете на службу, больно добрые бойцы из вас вышли, мне такие на границе не помешают.
— В боевые холопы сватаешь?
— Я разве что-то сказал про холопство? Насолили княжеству, теперь отслужите, не к себе на службу зову, а к великому князю в гарнизон Обережной. Чего так смотришь? Нет у тебя иного выхода. Знаю я, что все творимое в Гульдии твоих рук дело, даже то, что сами гульды тебе не приписывают. Потому как злости в тебе на них много и счет великий имеешь. До сей поры все было еще терпимо, но теперь, как я и сказывал, ты дошел до края и дальше ходу нет.
— Так чего мудрить? Нет дальше ходу, я и ходить не буду. Вот ни ногой к гульдам.
— Экой ты простой! Даже если ты на кресте поклянешься, что больше в Гульдию не сунешься, веры в том тебе нет. Остается следить за тобой, а сделать это на службе куда как сподручнее. И польза от тебя будет ощутимая. Опять же сегодня даже в Приютном уже не поймут, кто хозяин этого постоялого двора. Выходит, если тебя здесь не будет, то обитатели его в безопасности окажутся, а как свяжут тебя с Вепрем, налетит отряд да пожжет тут все. Повторения хочешь? Вижу, что нет. А коли так, то и выхода у тебя иного нету, кроме как идти служить ко мне в Обережную.
— А если я уйду на Длань?
— Я же сказываю — нет тебе веры. Может, ты сейчас и сам себе веришь, а завтра шлея попадет — и пошел гулять. А на службе не разгуляешься. Вот оно, подворье, и те, кого ты успел снова в сердце допустить, у нас под приглядом, так что от глупостей удержишься.
— Ну а если признают меня в крепости? Ить купеческий люд по переправе шастает.
— И что? Крепость — не подворье, отряду наемников не по зубам. А им предъявить нам нечего, потому как кем ты был до того, дело десятое, главное, что сегодня ты человек, на княжьей службе состоящий. Вот так-то.
— Значит, сейчас из-за меня целого посла прислали, а если они признают во мне Вепря, то предъявить нечего? Не вяжется.
— И чего тебе неймется! Пусть они хоть на пупе извернутся, никто тебя отдавать не собирается. Служилого княжьего человека отдать ворогу на растерзание… Ты сам-то слышишь, что говоришь?
— И когда я с той службой расквитаюсь?
— Служба — она пожизненная, нешто не ведаешь?
— Отчего же, ведаю. Да только я ведь хотел мануфактуру поставить, польза от этого княжеству немалая будет.
— Раньше нужно было думать, когда бедокурить в Гульдию полез. Да не журись ты. Коли дело стоящее, то Миролюб отпустит, он тех, кто полезным заниматься желает, только приветствует. Ты мне лучше вот что скажи, только по совести и без утайки. Новый барон Берзиньш — твоих рук дело?
