До сих пор он умирал от смеха каждый раз, когда вспоминал, как Кара и Линн объясняли ему принцип спутникового вещания.
Майк добавил на штангу двадцать фунтов веса и проскользнул под нее. На штанге было сто семьдесят килограмм — его максимум; ему следовало взять корректировщик, но он не хотел этого делать. Если ты не берешь корректировщик, ты должен все сделать сам.
Он снял штангу с крюков, положил ее на пол, почувствовал нарастающее напряжение в руках, плечах и спине, приготовившихся к поднятию веса. Он медленно поднял штангу, потом выше, сосредоточившись на толчке… выжимая вес, выжимая и преодолевая ощущение невозможного,
Он отдыхал на скамейке. В зале был включен кондиционер; пот стекал по его груди и спине, и он почувствовал дрожь. Он наклонился за полотенцем.
В конце зала было расположено углубление, в котором стояли тренажеры. Майк не любил их, предпочитая свободный вес. Но была еще одна причина, по которой он избегал это место, — там был установлен телевизор.
Он беспокоился о Линн немного больше, чем это было необходимо. У него не было желания увидеть ее на экране и ощутить еще большее беспокойство. Даже сейчас, поздно вечером, по телевизору шли рекламные ролики ее шоу.
Тогда вечером в ее квартире он испытал чувство, близкое к шоку. Такое испытываешь, когда долго обманываешь себя в чем-то.
Линн кричала на него в ванной комнате, требуя, чтобы он сказал, что думает на самом деле. От этих криков голова у нее болела еще больше, и он дал ей аспирин.
На самом деле, как он с огорчением понял в тот момент, ему больше всего хочется обнять ее.
И это, естественно, заставило его немедленно отстраниться. И как можно дальше.
Несколько последующих дней он убеждал себя в том, что он не испытывал такого импульса.
Он настолько преуспел в этом, что, когда это чувство вернулось, он был искренне удивлен. Это случилось после сорванной программы.
Затем было шоу, в котором он принимал участие, и все повторилось снова. Он не мог отвести от нее глаз. Это было настолько явно, что один из охранников, на съемочной площадке, заметил это и многозначительно посмотрел на Майка.
Он сделал еще два комплекса упражнений с более легким весом, доведя себя до полного изнеможения, и пошел в душ.
Намыливаясь, он думал о ней и тех молодых ребятах из шоу. О боли в ее глазах.
Он вышел из-под душа и взял чистое полотенце.
Ему следовало заставить себя не думать об этом в таком ракурсе.
Существовала тысяча причин, которые делали невозможным существование между ним и Линн каких-либо отношений, помимо профессиональных.
Он оставил ключ от своего шкафчика на столе дежурного и вышел в сырую ночь, помахав на прощание паре других полицейских.
Может быть, он вовсе не хочет ее. Может быть, это всего лишь новое для него ощущение, возникающее от общения со знаменитостью.
Возможно, он жалеет ее. Из-за всей этой дурацкой ситуации. Возможно, если он сможет все это уладить и помочь ей выбраться из нее, его чувства исчезнут сами собой.
Скорее всего, так и будет.
— Черт, — сказал Деннис.
— Что случилось? — крикнула Бернадин.
Деннис стоял около своего шкафа, окруженный грудой свитеров.
— Черт побери. Я не могу найти свой коричневый пуловер. Ты отнесла его в химчистку?
— Нет.
С яростью он запихал плечики обратно.
— Ты не хочешь сказать мне, о чем ты думаешь? — спросила она.
— Всего лишь о том, что моя станция летит ко всем чертям.
— Она никуда не летит. — Бернадин прошла в свою ванную комнату и открыла «иллюминатор», маленькое окошечко, сделанное для того, чтобы они могли спокойно разговаривать, не переходя на крик, занимаясь своими обычными делами по утрам и вечерам.
— Что тебя беспокоит больше всего? — спросила она.
— Убийства. Нанесение увечий. Бездомные. Наркотики…
— Я спрашиваю серьезно.
— Ведущий экстренного выпуска новостей. Все предлагаемые мне пленки похожи одна на другую: скучные, вялые лица с ничего не выражающими глазами. А еще я думаю о шоу Марчетт.
— О шоу? Или о Линн?
— И о том, и о другом.
— Я знаю, что у нее неприятности. Чувствуется ее напряжение. Но шоу выглядит так же хорошо, как всегда.
— Хорошо? — спросил Деннис. — Ты не замечаешь никакой разницы?
— Никакой.
— Она кажется мне измотаной, — сказал Деннис сквозь зубную щетку. — Нам придется отложить ее пробный показ. Я хочу, чтобы она предстала в самом лучшем виде.
— Надеюсь, полиция сможет поймать этого ужасного человека, который преследует ее.
— Никак не могу представить, что у нее с этим типом был роман.
—
— Она сама мне об этом рассказала.
— Как это отвратительно, — заметила Бернадин. — Как она могла. — Что ж, кто знает? Я включаю душ.
— Закрой окошко, — попросил Деннис, но она уже открыла воду. Через окошко начал проникать пар, и он закрыл его со своей стороны.
— Ей следует предать эту историю огласке, — сказал детектив Говард Ландрау. — Поднять шум. Напугать это дерьмо.
— Она хочет, чтобы это оставалось в тайне. Кроме того, это может вызвать обратный эффект. Ему это может понравиться, — сказал Майк.
Ландрау пожал плечами:
— Ничего другое не срабатывает, я понял?
— Ничего другое и не пробовали. — Майк посмотрел на свой стол, стоящий рядом со столом Ландрау, и на лежащую на нем папку с делом Линн. Она была практически пуста. — Этот тип действует очень осторожно, чтобы не нарушить закон о преследовании. В Калифорнии он такой же, как у нас: должна быть реальная физическая угроза. У меня недостаточно материала, чтобы обратиться к окружному прокурору, поэтому я даже не могу начать его официальный розыск. И официально или нет, я не могу найти даже его следа. Он — привидение.
— Поговори с ней. Посмотри, может она согласится на огласку. Убеди ее в том, что тогда она получит больше популярности, чем сможет с ней справиться.
— Детектив Делано, — сказала Кара, протягивая трубку Линн.
— Привет, Майк. Есть что-нибудь новое?
— Нет. Я звоню, чтобы еще раз предложить вам подумать о том, чтобы обнародовать эту историю. Здесь есть люди, которые поддерживают эту идею.
Линн откинулась на спинку стула и устремила глаза к потолку. Кара вышла из офиса, и она была одна.
Эта мысль пугала ее. Но она ненавидела ту беспомощность, которую ощущала, свое поведение,
