преступления, которые таковыми назвать было нельзя.
Даже этот портрет, этот трофей. Теперь, когда он у него есть, что он будет делать с ним дальше? Он с лаем носился по улице, догоняя машину, и, наконец, поймал ее. Но какую пользу он может из нее извлечь? В Департаменте все-таки прислушались к аргументу об угрозе безопасности после случая с енотом и согласились выдать ордер на арест за преследование, но преступление было настолько незначительно, что это не позволило ему отправиться в Лос-Анджелес и произвести арест. Даже, если этот засранец появится у него перед дверью и скажет: «Привет, я — Грег Альтер, а также Джерард Джон Сэллинджер, арестуй меня», ему все равно будет нужно предоставить веские улики и убедить суд.
Безусловно.
Майк остановился на красный свет и посмотрел на свои пальцы, барабанившие по рулю. На углу был магазин 7-Одиннадцать; может, ему следует на минуту остановиться, выпить чего-нибудь холодного и успокоиться, прежде чем проделать последние полмили до здания Третьего канала.
Свет на светофоре изменился, его решение тоже. Он нажал педаль газа и устремился вперед в потоке машин.
Он знал, что он будет делать. Он распространит этот портрет повсюду: в аэропортах, отелях, такси и компаниях по прокату машин; он перекроет любой самый маленький путь, которым этот парень может воспользоваться для переездов между Бостоном и Лос-Анджелесом. Он еще немного надавит на Лос- Анджелес, чтобы они прочесали свое болото. И тем или иным способом он определит местонахождение Сэллинджера / Альтера / Дерьмовского — и поедет в Лос-Анджелес.
И тогда ему не придется оправдываться перед собой или кем-то еще. Он возьмет отпуск и поедет за свой счет. Затем продолжит работу над остальными делами.
А еще он с полной ответственностью скажет, почему он все это делает.
— Я ненавижу упражнения для плечевого пояса, — сказала Линн.
Элизабет положила полотенце на обитую материалом скамью для упражнений.
— Их все ненавидят. Но мы должны их делать. На этом держатся все остальные мышцы туловища.
— Пояс, подаренный нам природой, — сказала Бернадин с соседней скамьи, на которой она пыталась отдышаться после 150 отжиманий.
Элизабет рассмеялась, но Линн не присоединилась к ее смеху. Она уже не помнила, когда без специально прилагаемых усилий на ее лице в последний раз естественным образом появлялось довольное выражение.
Напряженное состояние, вызванное тем, что она не знала, когда и какую очередную глубинную бомбу подложит ей Грег, плюс давящая на психику необходимость сохранять вид вечносияющей личности — все это приводило к резким головным болям и вибрирующему напряжению в спине и шее.
Совсем рядом на стене висел телевизор, и в данную минуту на экране выступала Опра. У Опры были свои трудности, но она не жила в постоянной зависимости от чьего-то безумия.
— …Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят, — закончила считать Элизабет. — Теперь вы можете отдохнуть. Хорошенько пропотейте в сауне. А вы, Линн, продолжайте работать. Как ваша головная боль?
— Немного получше.
— Правда? Или вы насмехаетесь над тренером?
— Мне действительно лучше. Но через полчаса все снова ухудшится. Я собираюсь вернуться на работу.
Элизабет села на скамью, которую освободила Бернадин.
— Я не люблю влезать в медицинские проблемы моих клиентов. Но может вам лучше посоветоваться с вашим врачом по поводу этих головных болей?
— Они у меня всю жизнь. Все начинается с проблем с зубами или от напряжения. А сейчас уровень моего напряжения начал подниматься до стратосферы.
— Из-за той важной предстоящей записи?
— В частности…
— Я пытаюсь представить себе, на что это похоже, — сказала Элизабет. — Я понимаю, что такое быть всегда на виду и отвечать за других. Мне приходится делать это на работе. Но перед лицом сотен тысяч людей? Я бы не смогла.
Линн вытерла лицо полотенцем. Оно было испачкано остатками грима, нанесенными ею для эфира.
— Дело не в этом, — сказала Линн. — Я хотела этого. Это — привилегия. Я никогда не буду настолько самонадеянной, чтобы сожалеть об этом.
Линн старалась не перекладывать на других свои проблемы с Грегом. Независимо от того, что они говорили, никто не хотел об этом слушать. Эта история сводила с ума, она позорила ее, и они боялись, что она запятнает и их.
Сколько раз на своем шоу она слушала, как ее гости сожалели о тех людях, которые сторонятся столь необходимой им поддержки, а теперь должна была подавлять в себе собственное импульсивное желание отступить.
Но иногда ей казалось, что, если она не выпустит свои чувства наружу, они разорвут ее.
— Я рассказывала вам, — сказала Линн, — о том человеке, который не оставляет меня в покое…
— Это все еще продолжается?
— Это стало даже хуже. Он забрался в мою квартиру и подсадил туда бешеного енота.
— О Боже, Линн!
Рассказывая, Линн искала на лице у Элизабет выражение настороженности, желания держаться подальше от этой грустной истории, но видела только симпатию, смешанную с ужасом.
Элизабет сжала руки Линн.
— Никому нельзя жить с такой тяжестью на душе. Ничего удивительного, что вы так страдаете от боли. Я очень сочувствую вам.
Словно получив силу от ее крепкого пожатия, Линн подавила нахлынувшие чувства.
— Спасибо.
В сауне Бернадин заправила под шапочку выбившуюся прядь волос и вытянула ноги на дощатой ступеньке.
Вошла Анджела Марчетт. Они поздоровались.
Бернадин гадала, насколько Анджела осведомлена о положении Линн. У Линн с братом были очень близкие отношения, но Бернадин заметила некоторую отчужденность между Линн и Анджелой.
Однако, та беспокоилась о Линн, а поделиться своим беспокойством с Деннисом не могла; разговоры о проблемах Линн приводили его в состояние, очень смахивавшее на сумасшествие.
Прежде чем Бернадин нашла способ заговорить на эту тему, Анджела сказала:
— Как хорошо вы знаете эту Элизабет?
Бернадин с удивлением обернулась:
— Она тренирует меня. У нее это хорошо получается.
— Я имею в виду лично. Она замужем?
— Нет.
— Она ездит тренировать Линн на работу. Вы знаете об этом?
— Да, — сказала Бернадин. — Она и меня там тренирует.
Анджела покачала головой.
Бернадин ждала продолжения, но Анджела молчала. Наконец, она спросила:
— А в чем собственно дело?
— Ну, — сказала Анджела, — я думала вам будет небезынтересно узнать, что она, похоже, интересуется чужими мужьями.
Когда Линн вернулась в здание Третьего канала, те, кто работали днем, уже ушли. Приемная перед ее
