– Дедушка… – прошептала она.
– Ты видишь? Видишь то, что тебе нужно?
– Братец Конь, я умираю.
– Послушай меня, – сердито рявкнул старик. – Я же говорил, что не позволю тебе этого! Не дам умереть! Послушай… – Но тут его глаза закрылись, и он поперхнулся кровью.
– Что? – спросила Хизи, хотя ей и не хотелось ничем интересоваться. Она ощущала странную умиротворенность и легкость.
– Там… – Братец Конь показал на тварь, которая когда-то была Гхэ. – Вон смотри – под поверхностью озера… Загляни под поверхность озера.
Она заглянула. Это было легко сделать – смерть затягивала ее в глубину. Первый, кого она там увидела, был Братец Конь – его дух уже почти разорвал связь с телом; Хизи почувствовала исходящее от него теплое чувство.
«Я могу поместить его в себя, – подумала она. – Как духа, я могу сохранить его в своей груди». – Она потянулась к старику, но над поверхностью озера его рука перехватила ее.
– Нет, – еле слышно прошептал старый менг, – на это у тебя не хватит сил. Я нужен тебе иначе. – Хизи прочла в его глазах веселье, ласку, ободрение. – Передай Хину, что я прощаюсь с ним. Он всегда говорил, что любит тебя… – Его глаза погасли, и Хизи ощутила, как в нее хлынуло пламя, наполняя силой.
Братца Коня больше нет, поняла Хизи. Его рука уже начала холодеть, не осталось никаких следов нитей души.
«Загляни под поверхность озера», – сказал старик Хизи. Дрожа, она последовала его совету, обеспокоенная тем, что может, предаваясь скорби, напрасно потратить его последний дар.
«Воды» озера сомкнулись над Хизи.
«Я умираю, – снова подумала она. – Чернобог ударил меня кинжалом». Теперь наконец Хизи поняла значение слов Карака, увидела, для чего он хочет использовать ее кровь, представила, к каким результатам приведет его замысел. Нужно этому помешать – и Братец Конь увидел, как она может добиться своего, увидел необходимое ей оружие. Он показал на Гхэ.
Хизи видела Карака в потустороннем мире – черные перья и пылающий голубой огонь. Увидела она и Гхэ – его она узнала немедленно. Он все еще напоминал чернильно-черную паутину со светящимися утолщениями украденных душ, сверкающих в опутавших их нитях, как драгоценные камни. Но паутина была порвана, рисунок тела Гхэ нарушен. Чувствуя себя легкой, как перышко, Хизи потянулась к запутавшимся в паутине душам.
Лебедь и кобылица все еще не покинули Хизи, хоть и были изранены, как она сама. Лебедка направляла, а кобылица поддерживала Хизи, и вместе они коснулись останков Гхэ. Одна из душ откликнулась на осторожное прикосновение, шепнув тонким голосом:
– Хизи? Это ты, Хизи?
Девочка прислушалась. Голос был ей знаком.
– Ган!
– Именно, – ответил немного окрепший голос.
– Ган, как ты попал?..
– Я умер. Он захватил мой дух – для него это простое дело.
– Ган, мне нужно так много тебе сказать… – начала Хизи. Перед ней предстал образ старого ученого – пергаментное лицо, мудрые черные глаза, в которых так часто вспыхивало раздражение. Братца Коня она потеряла, но Ган вернулся к ней.
– На это нет времени, – усмехнулся старик. – Совсем нет времени.
– Теперь уже ни на что нет времени, я думаю, – прошептала Хизи.
– Нет, тут ты ошибаешься. Гхэ сильнее, чем думает Чернобог, и мы, пожалуй, можем призвать его на помощь: есть еще кое-что, что можно сделать. Но, Хизи, нужно торопиться!
– Тогда скажи мне, что делать. Так Ган и поступил.
Чернобог парировал удар Харки своим мечом, и клинки, встретившись, высекли фонтан искр. Перкар услышал, как Харка жалобно вскрикнул. Он никогда не думал, что оружие способно испытывать боль или страх, но сейчас он ощутил и то и другое, словно меч стал его собственной рукой, лишенной кожи, с чувствительными нервами.
Карак замахнулся для следующего удара, и Перкар поднял клинок, готовясь отразить нападение.
«Нет!» – застонал Харка; сталь ударила о сталь, и бог-меч разлетелся на тысячу осколков. Рукоять выпала из руки Перкара, и крик умирающего Харки растаял вдали. Обезоруженный Перкар пошатнулся, оглушенный наступившей тишиной.
– Ну а теперь, – сказал Карак, – пора кончать эти глупости. – Он наклонился над телом Хизи.
В этот момент в глаз Чернобогу вонзилась стрела. Карак взвизгнул и выпрямился, пытаясь увидеть нового врага. Нгангата поднялся с земли менее чем в десяти шагах от него. Он был весь залит алой кровью, но натягивал лук для второго выстрела. Быстрее, чем мог уследить человеческий глаз, Карак устремился к нему и погрузил меч Нгангате в грудь. Оскалив зубы, тот все еще пытался поднять оружие, но Карак повернул клинок в ране, и взгляд Нгангаты устремился к Перкару. Глаза полукровки наполнились слезами, но в них не было ни жалости к себе, ни страха, – только просьба простить: простить за то, что подвел. Перкар с нечленораздельным воплем кинулся на врага, безоружный, словно желая разорвать бога-Ворона на куски голыми руками. Презрительно взглянув на него, Карак повернулся и проткнул его мечом: клинок вошел в живот и вышел из спины. Удар не вызвал у юноши шока: в прошлом он получал не одну такую рану. Но тогда он мог без вреда для себя дотянуться до противника или хотя бы быстро вытащить лезвие из своей плоти. Теперь же он только смотрел на своего убийцу, все еще отказываясь признать поражение.
