боль, что больше в мире ничего не осталось. Какая-то сила разрубила ее на мелкие куски; Хизи чувствовала, как каждая косточка распадается в осколки и каждый осколок болит своей особенной болью, так что слои мучения накладываются один на другой. Хотя она не потеряла сознания, Хизи быстро лишилась способности понимать происходящее: сколько времени длилась эта пытка, она не имела ни малейшего представления. Хизи запомнила только, как пыталась кричать и стонать, не имея ни легких, ни горла, ни языка.
Не могла бы она сказать и когда части снова соединились, образовали единое целое. Мать-Лошадь и Карак что-то говорили, но Хизи не понимала абсолютно ничего из сказанного. Она запомнила лишь мелькающие мимо лиловые и черные горы и равнины по пути к барабану, ритмичный грохот, похожий на удары копыт, и где-то внутри испуганный голос, – голос кобылицы, такой же растерянной, как она сама.
Когда Хизи пришла в себя, она продолжала слышать те же удары копыт. Она все еще была высоко над миром, но теперь ее не влекло непонятной силой; теперь она бежала, и ее собственные копыта несли ее между облаков.
Копыта? Хизи оглядела себя. Как и раньше, она сияла подобно раскаленной головне и рассыпала в воздухе искры, но на этот раз у нее была определенная форма. Хизи видела свои руки, обнаженные плечи и грудь, но ниже…
Копыта, мощные мускулы лошадиных ног. Оглянувшись, Хизи увидела конский круп и развевающийся хвост.
«Я превратилась в статуэтку! – подумала она. – Полулошадь – полуженщину!»
Но все же она оставалась самой собой. Она чувствовала в себе кобылицу – та бежала, выбрасывая вперед могучие ноги, которые несли их сквозь пространство. Но дух коня не был зловреден, он не пытался соблазнить Хизи, как пытался бог-Река, и не собирался нападать на нее, как те боги, которых Хизи встречала после своего бегства из Нола. Кобылица просто присутствовала в ней, чуткая и готовая учиться новому.
– Спасибо тебе, – сказала Хизи. – Спасибо, что вернулась со мной вместе.
Кобылица не ответила ей словами, но Хизи почувствовала ее доброту, ее поддержку. Вместе они, словно молния, пересекали небеса, и Хизи вскоре почувствовала, что приближается к деревне Братца Коня, к тому екту, где лежит ее тело. Она чуть не рассмеялась от удовольствия, которое ей доставляла эта скачка; все страхи были теперь вытеснены бурной радостью. Хизи с кобылицей трижды проскакали по дорожке вокруг деревни. Хизи не могла видеть людей – они представлялись ей лишь как всполохи радужного сияния – и гадала, способен ли кто-нибудь из них разглядеть ее.
Она даже с некоторым сожалением приблизилась наконец к своему екту и опустилась на крышу. Там никого не оказалось, и Хизи скользнула внутрь по центральному столбу, тень которого в другом мире напоминала высокое ветвистое дерево.
Внутренность помещения представилась Хизи скопищем теней, люди в нем казались туманными, словно призраки. Хизи видела их как образованные темными костями клетки, внутри которых пылало желтое пламя.
Одна из таких фигур лежала на полу – Перкар, конечно, – и на ней скорчилось нечто. Нечто реальное.
Заметив тварь, Хизи приготовилась ощутить мучительную дурноту, которую ощутила в первый раз, но ничего такого не случилось. Казалось, вокруг нее веет сильный ветер, и Хизи неожиданно вспомнила, что говорил ей насчет духов-помощников Братец Конь: она может теперь видеть сверхъестественные существа без того, чтобы видение завладело ее рассудком.
Поэтому Хизи принялась внимательно разглядывать тварь, хотя даже теперь зрелище было пугающим. Сначала трудно было понять, что же она видит: перед Хизи была путаница свернувшихся блестящих жил, чешуи, чего-то черного, как полированный мрамор. Но тут кобылица внутри передвинулась, совсем слегка, но достаточно, чтобы Хизи смогла увидеть все в другой перспективе. Тварь походила на змею или, скорее, на сороконожку, состоящую из отдельных маслянисто поблескивающих сегментов; ее конический череп вонзался в грудь Перкару, и из каждого сочленения торчали пучки извивающихся червей. Сияние в груди Перкара стало тусклым, хотя поток оранжевого света лился в него из спящего рядом похожего на птицу существа – как догадалась Хизи, его меча.
Иногда вся масса червей – или один огромный червь – вздрагивала и колыхалась, распадалась на отдельные ползучие части и соединялась снова. Потом в основании «черепа» открылись два желтых глаза.
– Уходи. Он мой, – проговорил трескучий голос. Хизи нечего было ответить. Она просто продолжала смотреть на тварь.
– Если ты явилась сражаться за него, шаманка, знай, у тебя ничего не получится. Уходи обратно в свой светлый мир, оставь этого человека мне.
Чудовище не сделало никакого движения, но Хизи почувствовала, как ее взгляд помимо воли обратился к лежащему поодаль кругу света. Сквозь него она видела внутренность екта – часть опорного столба, тряпку на полу и руку. Свою собственную руку. Картина слегка подрагивала, словно поверхность пруда, на которую падают песчинки.
Хизи заколебалась. Теперь она ясно видела, что тварь, сидящая на груди Перкара, убивает его, но не имела ни малейшего представления, что она, Хизи, может с этим поделать.
– Я уйду, – пробормотала Хизи. «Но я вернусь», – добавила она мысленно, направилась к барабану и прошла сквозь него наружу.
На нее обрушилась дурнота и головокружение, и Хизи, задыхаясь, выпрямилась. Лошадиное тело исчезло, она почувствовала, что вновь облачена в собственную плоть, такую знакомую, такую удобную, что Хизи чуть не расплакалась от радости воссоединения с нею.
Но тут всего на расстоянии вытянутой руки от Хизи на пол свалился человек; она увидела, как его глаза широко раскрылись, словно в изумлении: удар переломил ему позвоночник. Вокруг раздавались яростные крики, сталь скрежетала и звенела, ударяясь о сталь.
ИНТЕРЛЮДИЯ
ИМПЕРАТОР И ВАМПИР
Высокая дверь чуть скрипнула под рукой императора, испугав пятнистую оранжевую домашнюю
