Ему как будто стал чужим Любимый прежде кров. Раз вечером он книгу взял, Не стал в нее смотреть, Швырнул ее и простонал: 'Нет, лучше умереть!' Взглянула Мери на него С улыбкой неживой И молча на руку к нему Склонилась головой. И Эдвард, громко зарыдав, Колена преклонил: 'У ней разбитая душа! О, господи! Нет сил!' Стоял туман. В такие дни Работа тяжела. Копнешь, раскашляешься. Все Весна в тот год не шла. И вдруг, на удивленье всем, Жара и духота; Все тени ищешь, а кругом На ветках ни листа. Так вот, есть уголок в лесу, Его беседкой звать; Вы, верно, знаете, хотя Откуда вам и знать. Поблизости и пастбищ нет, Тропинок нет туда; Там зеленеет остролист Да говорит вода. Деревья сами разрослись В густой, тенистый свод; Совсем беседка; в трех шагах Студеный ключ течет. Воскресным утром как-то раз Друзья сюда пришли; Алели ягоды; звучал Церковный звон вдали. Приятно слушать плеск ручья И звон колоколов; Приятно слушать их зараз Средь тишины лесов. Усталый Эдвард отдохнуть На мягкий мох прилег И задремал под звон ключа; Тот ключ и в будни, лепеча, Вас усыпить бы мог, А он был не совсем здоров И ночь провел без сна; Беседа женщин рядом с ним Была едва слышна. 'Смотри-ка, Эллен, как лучи Сквозят в листах густых. Все солнца крошечные в них, Не больше глаз твоих. И славой каждое из них Окружено своей, И каждый голубой кружок Оделся в радостный венок Из тоненьких лучей'. И стали, глядя на лучи, Судить про их цвета; 'Зеленый', — эта говорит, 'Янтарный', — скажет та. А Эдвард был недобрым сном Тем временем смущен; С тревогой слушали они,
