Набираю из лужицы воды. Осторожно, стараясь не потревожить скопившуюся на дне грязь. Греть её не стану, некогда. А вот небольшой кусочек мыла у меня есть. Так что и щетину могу соскоблить. Все бритвенные принадлежности я теперь всегда ношу с собою, мало ли что…
После бритья наклоняюсь над лужей и разглядываю свое отражение. Ну… сойдёт! Отряхиваю шинель и счищаю с неё налипшую грязь. Это вечером, после долгой дороги, такое выглядело бы естественным, а вот сейчас… когда только-только взошло солнце. Первый же встречный офицер будет весьма удивлен — где ж это так испачкался с в е ж е в ы б р и т ы й солдат? Отчего он не вычистил свою форму ещё вчера? Успел же привести в порядок собственную морду, а на шинель что, времени не осталось?
На фиг!
Хватит с меня придирчивых офицеров! Мне и старшины — выше крыши!
Осмотревшись и прислушавшись, седлаю мотоцикл и быстро выруливаю на трассу.
В путь!
Благо что и ехать-то осталось…
А вот встречать меня никто не пришел…
Хорошо это или плохо?
Да хрен его знает… и так может быть и эдак.
Боец мог попросту не дойти сюда, элементарно, не успел ещё.
Старшина стал готовить нападение и отозвал всех в лагерь.
На меня попросту махнули рукой. Баба с возу — кобыле легче. Неудобный я боец, сомневаюсь постоянно, вопросы задаю… авторитет командира подрываю.
Как ни крути, а любой из этих возможных вариантов развития событий являлся вполне реальным и допустимым. Ну что ж… учтем и это.
Все оружие не беру, прихватываю только две винтовки, часть патронов и все гранаты. Остальное оставляю в коляске, за этим и позже можно вернуться.
В принципе, можно было бы утащить и всё, только вот не хочу я сейчас исполнять роль вьючного животного. Пускай старшина кого-нибудь ещё пошлёт.
В лесу как-то тихо, только изредка пощелкивают птицы, да ветер привычно шумит в верхушках деревьев. И я не хочу нарушать эту тишину своим топотом и сопением. Иду медленно, стараюсь не шуметь. Обхожу особенно густые заросли и смотрю под ноги, чтобы ненароком не наступить на какую-нибудь сухую ветку. Не исключено, что сейчас мне навстречу выдвигаются бойцы, которых выслали к дороге. Хрустну веткой — кто-нибудь и пальнуть может сгоряча. Надо это мне?
А ведь еды у нас не так уж и много осталось… Сколько мы ещё на моих запасах просидим? Дня два… это точно. А дальше? Надо будет вылезать из леса и искать себе пропитание. И где Корчной это делать собирается? Местности он не знает (я, впрочем, тоже), расположение немецких частей никому из нас неизвестно. Идти в деревню?
Хмыкаю, вспоминая ту самую деревню, где стоял наш взвод. Много там еды возьмешь…
Бах!
Опа…
Где это?
Не особенно далеко. Как раз в стороне лагеря.
Бах! Бах!
Внезапно просыпавшиеся горохом выстрелы вспороли тишину… и также внезапно прекратились. Замолкли лесные обитатели, и притихли испуганные птицы.
Притих и я.
Осторожно присаживаюсь, и прислоняю к дереву одну из немецких винтовок. Не буду я её пока тащить… и часть патронов тоже оставляю, мне сейчас маневренность важнее. А вот гранатную сумку передвигаю так, чтобы было удобнее до неё добираться.
Хрен его знает, что это была за стрельба… не нравятся мне такие фокусы. Я, когда СВТ пристреливал, так вообще на пару километров в сторону отходил, в лагере не стрелял. А здесь — что за бардак?
Старшина такой команды отдать точно бы не смог, так кто же там стрелял? Просто так развлекались?
Три раза «ха».
До подобной степени охренения там никто, надеюсь, не дошел. И не скоро ещё дойдёт.
Значит, идем тихо.
Максимально тихо и осторожно. Совсем не шумим, почти и не дышим. Винтовку в руки, патрон в ствол. Не хочу лишний раз затвором лязгать.
Оставив позади сотню метров, прислушиваюсь.
Нет, не слышно пока ничего.
Ещё пара сотен — то же самое.
Ладно, ушки на макушке, идем совсем-совсем медленно, почти крадёмся…
— Ist der Lorenz schwer verletzt?
— Ja. Johann bezweifelt, dass wir schaffen es rechtzeitig ihn zum Arzt zu bringen…
Так… здрасьте.
Неведомый мне Лоренц, похоже, что-то там словил. Плох, и до врача его опасаются не донести.
А от кого он тут что-то мог огрести?
Только от наших, не сами же немцы его подстрелили?
Хотя… и не такие вещи иногда случаются.
А вот, судя по разговору, это не охрана лагеря, те по-немецки говорить не стали бы!
Делаю ещё несколько осторожных шажков вперед…
Ух ты…
Прямо передо мной лежит тело бойца в советской форме. Выброшенная в сторону рука ещё сжимает трехлинейку.
Осторожно присаживаюсь… Флегонтов.
Один из наших. Шинель на его груди топорщится от пулевых пробоин.
Стало быть, он стоял на посту. Обычно именно в этом месте его всегда и выставляли. Дальше, шагах в тридцати, как раз и будет та самая низинка, где и располагался наш лагерь.
И судя по тому, как спокойно переговариваются немцы, они уже не опасаются никаких неприятностей с той стороны.
Не опасаются… что, уже поубивали всех? В таком разе, вы, голубчики, сильно облажались — тут есть ещё желающие сделать вам бяку! В моей душе начинает нарастать какое-то злобное, звериное чувство ярости. Сколько их там? С десяток или больше? Да и хрен с ними! Пяток гранат из кустов — и я посмотрю сквозь прицел на уцелевших! А стану уходить, так вы ещё забодаетесь ловить меня по лесу!
Рука отстегивает клапан гранатной сумки. Отвинчиваю колпачки на гранатах и сую зачем-то их в карман. Так, три гранаты наготове. Ещё и М-39 у меня есть, их по карманам рассуём.
А теперь — вперед!
Только тихо, нельзя их раньше времени спугнуть… Надрать им задницу — это завсегда, а вот помирать без толку, от случайного выстрела испуганного фрица… неохота. Вот и не станем их пока волновать.
Пока не станем.
Ещё десяток метров — и кусты поредели, я выполз на край низинки.
Театр или нет — а видимость тут хорошая.
Немцы.
Шесть человек.
Здоровые, крепкие парни, в камуфлированных куртках и таких же брюках. Крепкие башмаки на ногах. Каски, обтянутые чехлами. Егеря? Ягдкоманда? Похоже…
У двоих автоматы, один с пулеметом. Прочие с винтовками. У одного автоматчика на поясе висит пистолет — это командир.
Чуть в сторонке лежит на земле ещё один — надо думать, говорили про него. Раненый, значит…
Всё?!
