затеявших свару на парижской улице…
То, о чем писал Ганс, к сожалению, не было редкостью. Каждый день становились известными общественности новые вылазки неонацистов.
ОБЛАВА
Недавно газеты сообщили о том, что во время демонстрации протеста против сборища неонацистов из НДП во Франкфурте-на-Майне убит 36-летний слесарь Гюнтер Заре. Полицейская акция против демонстрантов-антифашистов, шедших под лозунгами «Примирение с нацистами? Никогда! Ничего не забыто!», «Нет!» — фашизму!», «Нет!» — войне!» вылилась в настоящее побоище. Водометы беспощадно сбивали с ног людей. Одна из водометных машин переехала Гюнтера Заре. На том месте, где это произошло, неизвестные вскоре написали лозунг:
«Гюнтер Заре. Именем народа убит в защиту нацистов…»
Алексей взял себе за правило приходить в управление в 8.30, за полчаса до начала рабочего дня. Он успевал за это время просмотреть свежие газеты, купленные в киоске, еще раз продумать план действий на предстоящий день. Чем дальше углублялся он в розыск карателей, расстрелявших род Адабашей, тем больше приходилось работать. Такие сложные дела обладали особенностью — они не отпускали от себя, требовали действий. Алексей готов был отдать все — время, силы, пожертвовать любыми своими привязанностями, лишь бы ускорить розыск, довести его до конца. Началась та полоса розыска, когда предпринятые ранее шаги стали давать осязаемые результаты.
Устиян вызвал к себе Алексея:
— Хочу сообщить вам долгожданное известие, — сказал он, открывая папку с документами. — Установлено местопребывание гражданки Кохан. Она ныне обитает на востоке страны, — Устиян назвал далекий городок, до которого даже самолетом надо лететь десять часов. — Вот уж забралась на край земли. Но сейчас Зинаида Кохан, как сообщили наши товарищи, не дома, уехала в отпуск.
— Куда?
Устиян заглянул в документ, лежавший в папке:
— Записывай…
Он продиктовал адрес небольшого города, находившегося в соседней с Таврийской области.
Зинка Кохан за пособничество оккупантам отбыла наказание и после этого переселилась на Дальний Восток.
Они обсудили, надо ли встречаться с Кохан сейчас или подождать, пока она завершит отдых и возвратится в свой город. Прикинули, что могли преподнести им встречи здесь и там, какие неожиданности и сюрпризы. В конце концов решили, что Черкас встретится с ней во время отпуска. На этом настоял Алексей: не хотелось терять времени, за немедленную встречу с Зинкой говорило многое, в частности, мог сработать эффект неожиданности.
Алексей выехал в командировку на следующий день. Он не стал предупреждать Геру о своем отъезде. После памятного вечера с представлением в роли «жениха» они не встречались, только однажды Гера позвонила по телефону и независимым тоном заявила, что происшедшее его, Алексея, ни к чему не обязывает, он свободен в своих действиях, как птица. Это у нее получилось несколько литературно: «как птица»… Поскольку Алексей замешкался с ответом, девушка повесила трубку. Алексей несколько раз пытался до нее дозвониться, но, услышав длинные гудки в трубке, облегченно клал ее обратно. Он не знал, как сложится разговор со своенравной девицей, не мог, как ни старался, определить свое отношение к происшедшему.
Свои исчезновения Гера называла так: выпасть в осадок…
К кому приехала Зинаида Кохан в этот уютный зеленый городок, Алексей установил с помощью местных товарищей уже на следующий день. Навели справки, и оказалось, что на улице Солнечной в собственном доме проживает престарелая Глафира Степановна Кохан, мать Зинаиды. Коротала годы в одиночестве, так как муж ее много лет назад был судим за поджог и умер в заключении. Зинка — единственная дочь и… единственная наследница добротного, просторного кирпичного дома, стоившего немалых денег. Это давало основания предполагать, что не на отдых она прибыла, а ради этого самого дома: мать тяжело болела, не сегодня-завтра могла завершить свой жизненный путь, вот Зинка и примчалась, чтобы оформить все документы на наследство.
Алексей представлял себе Зинку Кохан совсем другой. Ему казалось, что она из тех, о ком говорят: «Сохранила следы былой красоты». Но никаких «следов» Зинка за годы своей непутевой жизни не сберегла. Была она низенькой, худощавой и какой-то колючей. Выпирали остренькие скулы, остро разрезал удлиненное лицо узенький ротик, глазки напоминали хорошо заточенные сверла.
— Тебе кого? — враждебно спросила она, открыв дверь на звонок.
— Вас, если вы Зинаида Евтихиевна Кохан, — Алексей предусмотрительно поставил ногу так, чтобы она не смогла внезапно захлопнуть дверь.
В глазах у Зинки мелькнуло беспокойство: парень был незнакомый, а назвал ее по имени-отчеству, официально. И уж больно вежлив — она привыкла еще в те давние времена, о которых старалась забыть, с опаской относиться к вежливым молодым людям, приходившим обычно нежданно-негаданно, когда их меньше всего ждали.
— Я… — протянула она, не выпуская ручку двери.
— Мне надо с вами поговорить.
— Не желаю беседовать с незнакомыми людьми! — Зинка вспыхнула гневным румянцем. Истерики для нее были делом привычным.
— Тогда давайте знакомиться, — Алексей раскрыл служебное удостоверение, показал Зинке его так, чтобы она смогла прочесть его фамилию, имя, отчество.
— Вот вы откуда…
Он услышал в голосе Зинки страх.
— Все-таки разрешите войти?
Зинка посторонилась. Хотя какая она Зинка! Алексей мысленно называл ее так только потому, что живуч был в его представлении образ молоденькой прислужницы карателей, любовницы Ангела. А эта пожилая растрепанная и растерянная женщина была уже из других времен, обошедших ее своим вниманием, более того, безжалостно высветливших в ней все уродливое, что в молодые годы, очевидно, приглушалось смазливой внешностью.
— Что, начнем сначала? — устало спросила Зинаида Евтихиевна, когда они прошли в большую светлую горницу. В соседнюю комнату дверь была полуоткрыта, там слышались неясные шорохи, покашливание.
— Больная старуха лежит, — объяснила Зинка.
— Опять привела хахаля? — слабеньким голоском спросила больная.
— Помолчали бы, — враждебно проворчала Зинка. И пожаловалась Алексею: — Уже который месяц тлеет, а все никак не помрет, связала по рукам и ногам, опутала — шагу не ступить.
Значит, Зинка кого-то сюда водит, отметил Алексей. Откуда у нее здесь знакомые, если столько лет не была в городе?
— Пригласили бы присесть, — Алексею не хотелось разговаривать вот так, на ходу, когда ответы становятся словно бы одолжением, ни к чему серьезному не обязывают.
Зинка указала на стул у круглого стола, покрытого кружевной скатертью, сама устроилась напротив, положила руки на стол. Они были у нее в узлах вен, мозолистые, натруженные. Руки словно бы свидетельствовали — женщина много и трудно поработала на своем веку. Она была явно обеспокоена и всячески пыталась скрыть свою тревогу от Алексея.
