— Готов выполнить приказ!
Штатский улыбнулся и, растягивая слова, переспросил:
— Какой приказ? Воздержаться?
Хозяин кабинета угодливо усмехнулся. В слабом свете блеснул его золотой зуб.
— Дорогой гость изволит шутить.
Штатский уверенно прошелся по ковру и остановился напротив поручика:
— Итак, ваша задача: разведать пропускную способность железных дорог Украины. Узнать состояние охраны мостов через реку Днепр. Создать агентурную сеть. Союзные армии должны знать настроение большевистского юга. Детали объяснит уважаемый полковник.
— Прорывайтесь в Сечереченск. Чем больше город, тем надежнее можно затеряться. Не мне вас учить, Сигизмунд Казимирович. Нам известно: большевикам удалось привлечь на свою сторону холопов. Наобещали горы богатства, а скотине — было бы пойло! Это следует знать и учитывать. Отсюда ваши методы и ваши средства. Хотя годы, проведенные в России, а позднее в войсках барона Врангеля и Булак- Булаховича, дали вам опыт и знание местных условий, но я счел своим долгом высказать эти соображения.
Многословная речь полковника рассчитана была явно на француза: вот какой разведчик идет в красную Россию. Цените и не скупитесь!
— Усы, поручик, — долой! — Полковник погрозил пухлым пальцем с перстнем. — О, мы знаем вашу слабость! Дам увлекать усами…
Штатский грубовато прервал полковника:
— В России, как вам должно быть известно, сейчас много людей в армейской форме. Вам следует быть в полувоенном костюме.
— Не извольте беспокоиться. Костюм готов. Документы верные. Переходить границу вот здесь. — Полковник взял поручика под локоть, отвернул светлую шторку и указал точку на карте.
— Места вам знакомые.
Гость закурил, внимательно изучая Войтовича. А польский полковник продолжал:
— Кое-кто из старых агентов уцелел. Список их запомните, вам назовут. Дадут явки и пароли. Но рассчитывайте на свои силы, поручик.
— С нами бог! — Войтович поднялся. — Приказ будет выполнен, пан полковник.
Генштабист проводил агента до дверей. Француз же лишь повернул голову и поправил пенсне.
…Темной дождливой ночью в глухом лесу был обнаружен еще теплый труп молодого советского пограничника. Удар был нанесен широким ножом в спину. Других следов нарушения границы не осталось. И днем поиски не увенчались успехом. Пограничника похоронили с воинскими почестями.
Тогда же из Москвы в Сечереченск пришла шифровка — через границу прорвался шпион. А еще через три дня на стол председателя губчека легла фотография бравого польского поручика с приметными светлыми усами…
КОНЕЦ ЧЕРНОГО ВОРОНА
Ориентировка была скупа, как всякий военный документ:
«В ночь на 9 марта с. г. неизвестные лица подожгли артиллерийские склады в Москве, рядом с Ходынской радиостанцией, самой мощной и единственной в России. Пожар охватил деревянные строения. Загорелись ящики, и начали рваться снаряды. Огонь перекинулся на жилые дома работников радиоцентра. Осколками разрушены мачты и здания с аппаратурой. Радиосвязь прекратилась. Стало известно, что склады подожжены, чтобы вывести из строя радиостанцию и лишить правительство связи. Среди участников диверсии замечен человек со шрамом и прихрамывающий военный. Наши работники «вели» человека со шрамом, но на Киевском вокзале диверсант убил нашего сотрудника и скрылся. Примите меры розыска и задержания».
Человек со шрамом был известен ЧК еще несколько лет назад…
…Декабрь. Поздняя ночь. В холодной морозной дымке скупо светятся окна гостиницы «Астория». В этом здании временно разместилась дорожно-транспортная ЧК.
У входа притопывает часовой. Не греют ботинки и обмотки. Истрепалась за годы войны серая солдатская шинель.
Из мглистой дали улицы показались два человека. Идут осторожно. Часовой заметил их. Когда поравнялись, различил: мальцы! Один, худой и длиннорукий, обмотал голову старой шалью. Обут в опорки. Второй — ниже ростом, круглолицый — быстро поглядывал по сторонам, то и дело натягивая на уши воротник огромного пиджака. Часовой проводил их долгим взглядом. Дойдя до угла стены, мальчуганы вернулись. Прижимаясь к стенке, пытались незаметно войти в дверь.
— Куда? — Часовой преградил им путь винтовкой со штыком.
Длиннорукий шмыгнул носом, кивнул на дверь.
— Нам… туда.
— Завтра зайдете!
Оборвыши переглянулись. Круглолицый приплясывал на каменных ступенях, настаивал, но часовой был неумолим!
— Отойди!
Вдруг мальчик сорвал с головы шаль, сделал страшное, лицо:
— Го-о-орит! Васька, го-ори-и-ит!!!
Солдат обернулся. А мальчики — под штык! Дверь хлопнула за ними. Тишину ночи разорвал свисток часового.
Ворвавшись в дежурную комнату, парнишки кинулись к столу.
— Нам главного!
Из-за стола поднялся оперативный уполномоченный Васильев. Отложил в сторону портрет Ленина, который только что вставил в рамку.
— Что наделали?.. Садитесь!
Коротыш в большом пиджаке смело отозвался:
— Мы — ничего. Давай к главному!
— Ну, раз ничего — другое дело. Подай-ка, Вася, портрет!
Круглолицый вытаращил глаза, и на щеках его ярче выступили крупные веснушки. А Васильев посмеивался, забираясь с молотком на стол:
— Мы, брат, с тобою тезки.
Васильев обладал удивительной памятью. Признал он и ночных пришельцев. Припомнился ему поезд, где малыши испугались облавы, и деревня…
— Подавай портрет. Чего растерялся?
В комнату заглядывали встревоженные часовым чекисты. Васильев с высоты успокаивал их:
— Это мои знакомые.
Чекист укрепил рамку, расправил красные банты по углам ее и спрыгнул на пол.
— Кто он? — спросил Вася, не спуская глаз со стены.
Обойдя стол и распахнув дверку перегородки, отделявшей дежурного от посетителей, Васильев положил свою широкую ладонь на лохматую голову длиннорукого.
— Ленин это. Владимир Ильич.
Васильев широко заулыбался.
— Человек нашенский. За простой народ. Чтобы всем жилось хорошо. И вы чтобы не бродяжничали. Откуда едете?
— Из Крыму. Голодно там. — Вася нахохлился, как приболевший петушок. — Вон Сашка пухнуть
