Созвездия свисали, будто крючья, Тех подцепляя, кто лететь не мог! Тела на звездах в крике повисали! А леворучь Христа узрела я – Себя! Как в зеркале! Власы на лоб спадали Седыми ветками! Гляжу – рука моя У горла мех ободранный стянула, Глаза на Землю глянули, скорбя… А я-то – под землей давно уснула… Но в черном Космосе, Сынок, я близ Тебя!.. А праворучь – старик в дубленке драной, Мной штопанной – в угоду декабрю, – Святой Никола мой, отец, в дымину пьяный, Вот, милый, в небесах тебя я зрю!.. Недаром ты в церквах пустые стены В годину Тьмы – огнем замалевал! Для киновари, сурика – ты вены Ножом рыбацким резко открывал… Округ тебя все грешники толпятся. Мне страшно: вниз сорвутся, полетят… Не занесу я имена их в Святцы. Не залатаю продранный наряд. Я плачу: зрю я лица, лица, лица – Старуха – нищенка вокзальная – с узлом, Бурятка-дворничиха – посреди столицы Вбивала в лед чугунный черный лом! – И вот он, вот он! Я его узнала – Тот зэк, что жутко в детстве снился мне – Занозистые нары, одеяло Тюремное, и навзничь, на спине, Лежит, – а над глазами – снова нары, И финкой входит под ребро звезда, И в тридцать лет уже беззубый, старый, Он плачет – оттого, что никогда… Не плачь! Держись! Кусок лазурной ткани Хватай! Вцепись! Авось не пропадешь, Авось в оклад иконный, вместо скани, Воткнут когда-нибудь твой финский нож… А за ноги тебя хватают сотни Страдальцев! Вот – уже гудят костры Пытальные!.. Да, это Преисподней Те, проходные, гиблые дворы. Замучают: в рот – кляп, мешок – на шею, И по ушам – палаческий удар… Но Музыка! Зачем она здесь реет, Откуда надо льдами – этот жар?! Как Музыка трепещет на ветру! Сколь музыкантов!.. Перцами – тимпаны… Бредовой скрипки голосок в жару Поет 'Сурка' – любовно, бездыханно… Флейтист раздул, трудяся, дыни щек! Арфистки руки – снежные узоры, Поземка… А мороз-то как жесток – Лишь звезды там, под куполом, на хорах, Переливаются… Плывет органный плот, И бревна скреплены не проволокой – кровью Всех, кто любил, страдал, кто в свой черед Падет, прошедши рабью жизнь, воловью… Играй, орган! Раздуйтесь в небесах, Меха! Кричите громче, бубны, дудки! Мне страшно. Чую я Великий страх – Последний страх, сверкающий и жуткий. И в музыке, насытившей простор Земли зальделой и небес державных, Запел, запел родимый светлый хор О днях пречистых, людях богоравных! И рядом – за лопаткою моей – Я онемела, в глотке смерзлось слово… – Ввысь, ввысь летели тысячи людей – Как языки огня костра степного! Они летели ввысь, летели ввысь! Улыбки – ландышами первыми сияли! В холодном Космосе мой Сын дарил им жизнь – И так они друг друга целовали, Как на вокзале, близ вагона, брат Сестру целует, встретивши впервые, Все ввысь и ввысь! И нет пути назад. Лишь в черноте – дороги огневые. Лишь в черноте – гремящий светлый хор, Поющий 'Свете тихий', 'Аллилуйю', – О мой родной, любимый мой Простор! Тебя я прямо в губы поцелую… Твои пустые, синие снега. Бочажины. Излучины. Протоки
