И я так спала! И я так же плыла В ковчеге, где холод и грязь – За крохою счастья! За блесткой тепла, И плача во сне, и смеясь! А счастье – насыпать песчаную соль На черствый дорожный ржаной… Душа моя, вспомни – доселе, дотоль – Кто ехал и плакал со мной. ХЛЕБ В золотой епитрахили я стою одна. А в оконную решетку – яблоком – Луна. Лью вино в святую чашу. В хлеб вонжу копье. Вот и вся тут радость наша, счастие мое. Хлеб отрежет нож кухонный. Запахи вдохну. На стекле – узор морозный… Дань отдам вину. Чтоб забыть, как на вокзале девочка спьяна Бормотала: «Поглядите, что же за Луна!.. Ах вы, кобели слепые, – что за желтизна!.. Вот закуской лезет в руки!.. Только – без вина… Не тяните!.. Вам бы – лапать… Я сама пойду…» Ей бы где-нибудь поплакать. Повыть на звезду. Смех упорный во все горло: “И пила, и пью!..» Я с вином и хлебом голо в алтаре стою. ИОАНН КРЕСТИТЕЛЬ. ИКОНА Ты в парке городском – один. Ты – бакенщик. А что зимою? Нельзя же по миру – с сумою… И сам себе ты господин. За пазухой согреешь то, за чем в толпе огромной, втертый В нее винтом, порвал пальто, а вышел вон – добычей гордый. С тобой хочу я есть и пить. Меня никто здесь не осудит. Ведь зельем стужи не избыть, а старость щиколотки студит. Стакан буфетный… Ветер, вей! О бакенщик, ты зимний житель. Да нет. Ты первый из людей – последний Иоанн Креститель. Рабочей выгнутой рукой ты сцепишь кружку, как клещами. Ты зажигаешь над рекой огни, чтоб путь нам освещали. О бакенщик, скажи мне путь! Предтеча – тот, кто рядом с нами. Давай – за тех, кому уснуть в ночи под царскими снегами. И выпил он, и мне сказал: – Согрелась?.. – и рукав понюхал.
А за спиною мерз вокзал. И молоток отбойный ухал. И в ватнике он предо мной поднялся – так взмывают свечи, шатаясь, – маленький, хмельной, последний Иоанн Предтеча. И выдохнул: – Родится такой человек, вроде Христа…
