И тех, кто на нарах тюремных впивался друг в друга – Так в клейкость горбушки впивается рот пацана… А я? Изваяю, смеясь, и себя в эпицентре опасного круга, Где буду стоять – Боже, дай Ты мне силы – одна. Но я изваяю себя – обнаженной! Придите, глядите – Ничто я не скрою: вот складки на шее, живот Огрузлый, – вот в стрижке опричной – латунные нити, В подглазьях – морщины, сиротскими птичьими лапками, – вот!.. Вот – я!.. Родилась, – уж себя – отвергайте, хулите! – оставлю. На то Кхаджурахо я строю отчаянный свой: Я так, одинокая, страстные пары восславлю, Что воздух зажжется над чернорабочей моей головой. 35 КВАРТИРА. ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ Заходи. Умираю давно по тебе. Мать заснула. Я свет не зажгу. Осторожней. Отдохни. Измотался, поди-ка, в толпе – В нашей очередной, отупелой, острожной… Раздевайся. Сними эту робу с себя. Хочешь есть? Я нажарила прорву картошки… И еще – дорогого купила!.. – сома… Не отнекивайся… Положу хоть немножко… Ведь голодный… Жену твою – высечь плетьми: Что тебя держит впроголодь?.. Вон какой острый – Как тесак, подбородок!.. Идешь меж людьми Как какой-нибудь царь Иоанн… как там?.. Грозный… Ешь ты, ешь… Ну а я пока сбегаю в душ. Я сама замоталась: работа – пиявка, Отлипает лишь с кровью!.. Эх, был бы ты муж – Я б двужильною стала… синявка… малявка… Что?.. Красивая?.. Ох, не смеши… Обними… Что во мне ты нашел… Красота – где? Какая?.. Только тише, мой ластонька, мы не одни – Мать за стенкой кряхтит… слышишь? – тяжко вздыхает… Не спеши… Раскрываюсь – подобьем цветка… Дай я брови тугие твои поцелую, Дай щекой оботру бисер пота с виска – Дай и губы соленые, – напропалую… Как рука твоя лавой горячею жжет Все, что, болью распахнуто, – счастьем отыдет!.. О, возлюбленный, – мед и сиянье – твой рот, И сиянья такого – никто не увидит!.. Ближе, ближе… Рука твоя – словно венец На затылке моем… Боль растет нестерпимо… Пусть не носим мы брачных сусальных колец – Единенье такое лишь небом хранимо! И когда сквозь меня просвистело копье Ослепительной молнии, жгучей и и дикой, – Это взял ты, любимый, не тело мое – Запрокинутый свет ослепленного лика! Это взял ты всю горечь прощальных минут, Задыханья свиданок в метро очумелом, Весь слепой, золотой, винно-красный салют Во колодезе спальни горящего тела – Моего? – нет! – всех их, из кого сложена, Чья краса, чья недоля меня породили, Чьих детей разметала, убила война, А они – ко звездам – сквозь меня уходили… Это взял ты буранные груди холмов, Руки рек ледяные и лона предгорий – Это взял ты такую родную Любовь, Что гудит одиноко на страшном просторе! Я кричу! Дай мне выход! Идет этот крик Над огромною, мертвою, голой землею! …Рот зажми мне… Целуй запрокинутый лик… Я не помню… не помню… что было со мною… АВТОПОРТРЕТ. НОЧЬ Я руки изброшу из тела канатами: якорь тяжел… Святой сединою – потела. Мычала, измучась – как вол На пашне рабочей. Морщины у глаз – что багет у холста… Вы все в Зазеркалье, мужчины. Глядите – моя красота. Вся выпита дестью бумаги. Вся съедена буквиц песком. Любовники, звери, бедняги! Вот – за ухом вы, за виском – Три власа в серебряной пряди. Да может быть, эта серьга,
