это ему помогало в его попытках освободиться. На мгновение Павел прервался, когда мимо него прошел вдрызг пьяный мужик, один из их похитителей. Он только покосился на пленного, но не сказал ни слова, звучно отрыгнул и отправился по своим делам дальше. Паша возобновил работу кистями, и один узел неожиданно плавно соскочил с руки. Не веря своему счастью, он поглядел на свободную руку, а затем, помогая себе зубами, сорвал веревки и со второй руки. Связанными оставались ноги, но со свободными руками это не представлялось ему серьезной проблемой. Спустя две минуты путы с ног были сняты. Закопав веревки в листву у ствола дерева, к которому был привязан всего лишь несколько минут назад, Павел бесшумно скользнул за дерево и бросился бежать. Сперва ноги не слушались его, но вскоре кровообращение полностью восстановилось, и ритм движений стал привычным. Остановившись, парень посмотрел назад. Сейчас у него было два пути: он мог убежать куда подальше в надежде избежать впоследствии встречи с подобными компаниями, с другой стороны он мог бы вернуться и попытаться отомстить. Оружия у него не было, но он был уверен, что найти его сможет без всяких проблем.
Вскоре Паша уже крался в направлении палаточного лагеря. Там вовсю шла пьянка, кто-то уже повалился на землю, и мощный храп возвещал о том, что человек пребывает в объятиях Морфея. Другие еще не сдавались, вливая в себя огромное количество алкоголя. Павел пристроился за деревом и закрыл глаза, молясь лишь о том, чтобы проснуться раньше, чем люди в лагере. Спустя несколько мгновений он уже крепко спал.
С утра он проснулся и, убедившись, что лагерь пока еще погружен в сон, отошел подальше в лес. Теперь можно было попробовать напасть на бандитов во сне. Но это было слишком рискованно. Кто-нибудь мог бы проснуться, и тогда Паше было бы несдобровать. Поэтому он стал ждать, подобравшись поближе. Он прекрасно видел момент убийства Витьком своего помощника. Видел, как мужчины собирались и как уезжали. Подождав, когда шум двигателей затих вдали, Павел вышел на поляну. Наклонившись над телом застреленного из арбалета Славы, он с усилием вытащил стрелу из горла покойного и снова зарядил арбалет. Теперь у него было какое-никакое, а оружие. Он уже знал, в кого будет направлен выстрел из арбалета. Будущая жертва сейчас несся в машине со своими людьми по направлению к Волгограду, до которого оставалось не больше сорока километров. Для тех, кто были на машинах, этот путь занял бы от силы полчаса — скорость на трассах в новом мире никто не ограничивал, а за безопасностью дорожного движения никто не следил ввиду практически полного отсутствия такового.
Отложив арбалет в сторону, Павел подошел к телу своей недавней спутницы и наклонился над ней, ласково глядя в лицо, все сплошь в синяках и кровоподтеках. Он наклонился над телом и закрыл веки покойной. Теперь следовало хоть как-то укрыть Юлю, хотя бы попытаться обезопасить ее от посягательств со стороны диких зверей. Парень набрал валежника и наложил ветвей прямо на тело, укрывая его от посторонних взглядов. Все, что мог, он здесь сделал. Теперь предстояло отправляться в дорогу.
За последними хлопотами Павел даже не заметил, что его по-прежнему донимает болезнь. Она отошла на второй план, учитывая последние события. Теперь же, когда он был вновь предоставлен самому себе, недуг вернулся с новой силой. Однако следовало о нем забыть хотя бы на время. В ближайшее время во что бы то ни стало необходимо было попасть в Волгоград. Там он мог бы найти аптеку и запастись лекарствами, с помощью которых ему легко удалось бы победить болезнь. А еще в направлении Волгограда уехали две машины, полные бандитов. Теперь у Павла с ними были свои особые счеты. Он планировал их всех убить. В настоящее время только эта мысль держала его на ногах, не позволяла упасть, несмотря на то, что самочувствие его ухудшилось. Он снова отмерял ногами пройденные метры дороги. С каждым пройденным километром город становился все ближе.
Похоже, во всей деревне единственным здоровым человеком оставался Егор. Он ходил по улице, время от времени приближаясь то к одному дому, то к другому, прислушиваясь, но слышал лишь кашель больных. А в некоторых домах царила в буквальном смысле мертвая тишина. Хотя соседи, он готов был поклясться, были в домах. Однако выйти у них возможности уже не было. Участкового их Егор видел в последний раз вчера вечером — его служебная машина ехала по дороге, виляя от одной обочины к другой. Оставалось лишь задаваться вопросом, доехал ли Роман до дома.
Ответ на этот вопрос был получен уже через минуту. За поворотом стоял «уазик», врезавшийся в забор одного из участков. За рулем никого не было, однако вскоре выяснилось почему. Роман лежал на переднем сиденье и признаков жизни не подавал. И, несмотря на опущенные в машине стекла, внутри стоял тошнотворный запах — если «уазик» стоял здесь со вчерашнего вечера, то ночная духота, а впоследствии дневной солнцепек сделали свое дело: процесс разложения шел полным ходом. Постояв рядом с машиной, Егор не стал открывать дверь и вытаскивать оттуда труп участкового. Сначала он сходил домой за лопатой. Бабушку он похоронил еще вчера вечером, выкопав яму прямо в саду под яблоней. Лопата стояла, прислоненная к стене дома там же, где он ее оставил вчера.
Схватив ее, Егор отправился туда, где нашел машину участкового. Превозмогая тошноту, задерживая дыхание, чтоб не чувствовать жуткого запаха (хотя это было практически невозможно — удушающее зловоние забивалось в ноздри, вызывая не только тошноту, но и головокружение), он вытащил тело Романа из машины. Пытаться его перетащить в другое место смысла не имело, кроме того, Егор решил, что вряд ли в деревне найдется хоть кто-то, кто будет против последующих его действий, он выкопал могилу прямо у забора, на обочине сельской дороги, по возможности аккуратно постарался опустить туда тело милиционера и медленно, словно во сне, начал забрасывать собственноручно изготовленную могилу землей. Покончив с этим, он посмотрел на деяние рук своих и, покивав головой, словно соглашаясь с какими-то своими внутренними мыслями, так и не высказанными вслух, побрел обратно домой. Но на полдороги повернул в сторону ближайшего дома. Что-то в нем заставило его это сделать. Словно он был обязан этим людям за то, что сам был здоров. Поэтому он вошел в дом, без труда нашел тела двух пенсионеров, которые часто составляли его бабушке компанию в вечерних посиделках. Женщина лежала на кровати, ее супруг — рядом с кроватью на полу. Похоже было, что он до последнего вздоха жены был рядом с ней, не отлучаясь ни на миг, а затем сам просто не смог подняться со стула, упав с которого, остался лежать без движения.
— Господи Боже, за что же мне это? — тихо пробормотал Егор, словно боясь потревожить покой усопших.
Им он рыл могилу дольше, так как для двоих яма должна была быть глубже. Руки уже нещадно саднило от заноз с грубого черенка лопаты, но парень не останавливался. Вырыв могилу, он вернулся в дом, обернул тела в простыни и уложил их в могилу, забросав сверху землей и водрузив над этим захоронением простой крест из двух сбитых наспех дощечек. Постояв над могилой, отдавая последнюю дань усопшим, Егор с сознанием выполненного только частично долга направился к следующему дому.
Догадавшись вернуться домой за перчатками, он обошел затем еще несколько домов, хороня умерших соседей. Уже совершая, наверное, десятые по счету похороны, Егор спиной почувствовал взгляд, направленный на него. Обернувшись, он увидел маленькую внучку Павла Степановича, Дашу, девочку восьми лет, державшую в руке свою любимую куклу. Она вроде бы не производила впечатления больной, только в глазах у нее застыло выражение страха. Егор бросил лопату и, наскоро отряхнув руки от земли, подошел к ней, улыбаясь как можно более ласково, чтоб не пугать ребенка еще больше. Она сначала бросила испуганный взгляд на него, потом оглянулась назад, словно оценивая возможность бегства, но затем расслабилась, признав молодого человека.
— Даша, как ты себя чувствуешь? — Егор опустился на корточки перед ребенком и заглянул ей в глаза.
— Хорошо.
— Ты не кашляешь? Горло не болит? — он осторожно ощупал шею девочки: вроде бы опухолей заметно не было.
— Нет. Дядя Егор, где моя мама? — девчонка неожиданно пронзительно разревелась.
Дочь Павла Степановича, Кристина, была лет на пять старше Егора. Она немного раньше его самого вернулась в деревню к отцу, ведя за руку свою дочь. Как она рассказывала, муж у нее погиб в бандитской разборке, и она, чтобы избежать участи супруга, бросила все вещи в городской квартире и на первом попавшемся автобусе, прихватив ребенка, сбежала из города и приехала к своему отцу. Тот без всяких разговоров приютил дочь и признал родную внучку. Так они и жили втроем до этого неизвестного вируса.
