Егора, например. Понимаешь меня?
Пес громко тявкнул, но не сходил со своего места, внимательно, будто бы с укором глядя на хозяина.
— Ну же, малыш. Приведи кого-нибудь. Давай.
Щенок отвернулся и не слишком уж быстро (на затуманенный усталостью взгляд Максима) потрусил обратно в лагерь. Вскоре послышался шум шагов, а, приоткрыв глаза, Макс увидел, что к нему спешит Егор. На лице у того было написано беспокойство. Мало их небольшой группе было приступа аппендицита у мальчишки, так еще теперь единственный врач был ранен, а он сам чувствовал себя таким уставшим, что даже мысль о том, чтобы просто подняться на ноги, причиняла душевные муки.
— Макс, как вас угораздило? — следом за Егором уже спешила Катя. Судя по ее внешнему виду, она уже готова была разрыдаться. — Вы где были все это время? Где вас носило?!
Она буквально упала на колени рядом с ним и обтерла ему лицо влажной тряпкой. У Макса возникло ощущение, словно ангел коснулся его. Он никогда не знал, что обычный кусок материи, намоченный водой, вызовет у него чувство, очень близкое к блаженству. Он схватил из рук девушки бутылку с водой и жадно стал пить. Тем временем Егор осторожно запрокинул голову врача и влил воду ему в горло. Антон закашлялся и застонал, но затем открыл глаза, взял бутылку и на этот раз стал пить уже самостоятельно. Все уже обратили внимание, что его правая рука была замотана куском материи, то ли красной изначально, то ли (и этот вариант казался ближе к истине) насквозь пропитанной кровью.
— Немного придете в себя, и, думаю, Вам обоим будет, что рассказать, — Катя встала на ноги и отряхнула пыль с колен.
— Это подождет, — Максим на глазах оживал. Еще пару минут назад ему казалось, что он близок к смерти. Сейчас холодная вода привела его в чувство и вроде бы даже немного подняла настроение. — Как там парнишка?
И Егор и девушки предпочли опустить глаза в землю. Никто из них не хотел встречаться с ним взглядом. Максу оставалось предположить только самое худшее.
— Он умер? Неужели мы все-таки не успели? Нам через столько пришлось пройти, и все напрасно?
— Он жив, — Егор первым нарушил грозившую затянуться тишину, — однако сейчас без сознания. И, видит Бог, я не хотел бы, чтобы он приходил в себя.
— Он так кричит, когда находится в сознании, — подошедшая Ольга вступила в разговор. — Этот крик просто невыносим. К его животу невозможно прикоснуться, потому что каждое касание вызывает у него боль. Температура тоже зашкаливает. Что делать, ума не приложу.
— Надо оперировать, — прохрипел уже пришедший в себя Антон. — Иначе будет только хуже. Мы должны хотя бы попытаться…
— Но мы не можем!..
— А у нас нет другого выбора. Мы можем ему помочь лишь так.
— Но мы его убьем!
— Гораздо вернее мы убьем его бездействием. Если мы ничего не предпримем, нам придется жить с этим грузом всю жизнь. И смерть мальчишки будет на нашей совести. Сейчас от меня, конечно, не больше толку, чем от любого из вас. Ты же видишь это, — он помахал покалеченной рукой, морщась от боли. — Макс, теперь я смогу лишь помочь тебе, но делать тебе все придется самому.
— Но как же я…
— …под моим руководством. И если я не потеряю сознание, а я очень надеюсь, что этого не произойдет, все у тебя должно получиться, — Антон говорил через силу, это было заметно. Он уселся прямо на землю, опершись спиной на крыло машины и откинул голову. — Пора начинать. Иначе, боюсь, мы парня потеряем. Фил, ты как?
Легкий стон был ему ответом, но вместе с тем говорил о том, что мальчишка еще жив. Он сидел, прислонившись к соседнему дереву, закрыв глаза, с гримасой боли на лице и периодически постанывал. Даже обезболивающее не помогало, хотя Максим дал ему две таблетки «кеторола», не взирая на возможные последствия воздействия столь сильного анальгетика на юный организм.
— Надо его перенести поближе, — Антон внимательно смотрел на мальчишку, ловя малейшие изменения в выражении его лица, — чтобы я мог его как следует видеть.
Егор с Максимом подошли к Филиппу и попытались его приподнять. Его глаза сразу же раскрылись от боли, и он закричал. Для этой группы людей детский крик прозвучал сто крат ужаснее, чем все крики, звучавшие рядом с ними всего несколько дней назад, крики людей, умирающих и чувствующих, что их конец ближе. Катя коротко пробормотав извинения отошла в сторону, и, судя по звукам, донесшимся из-за машины, ее вытошнило. Егор до крови закусил нижнюю губу, но, похоже, даже не заметил этого. Даша уже несколько минут сидела в машине, прижимая к себе собаку и глядя испуганно наружу сквозь стекло. И ее, и собаку Ольга благополучно закрыла в автомобиле, опасаясь, что они могут случайно помешать в ответственный момент.
— Что вы стоите? — Антон попытался крикнуть, но из его горла вырвался только стон, мало отличавшийся от того, который издавал мальчик. — Вам придется его перенести. Всего лишь несколько шагов. Потерпи, Фил. Ради Бога, потерпи.
Они с громадным трудом, стараясь не потревожить мальчика (слава Богу, он лишился сознания), перенесли его чуть ближе и положили на чистое одеяло, расстеленное Ольгой прямо на земле. Максим наклонился над ним и долго внимательно смотрел изучающим взглядом. Затем положил два пальца на сонную артерию Филиппа и прощупал пульс.
— Его сердце к счастью бьется. Но… Я, конечно, не врач, но мне кажется, что сердцебиение у него становится слабее.
— Теперь надо будет действовать быстро, — Антон, не взирая на свою рану, которая вновь кровоточила, переместился ближе к лежащему мальчугану и окинул его внимательным взором. — Максим прокали скальпель на огне.
Он внимательно смотрел, как пламя огня от зажигалки охватило сталь. Подержав его с полминуты, Макс убрал зажигалку в карман и слегка подул на лезвие, словно желая его остудить.
— Теперь делай надрез вот здесь, — опираясь на здоровую руку, Антон показал место на животе, чуть выше и в сторону от лобка. Казалось, он даже не обратил внимание, что его рана снова кровоточила. Сейчас все его внимание занимал мальчишка. — Очень прошу тебя, не бойся. Просто режь.
Максим набрал в грудь побольше воздуха и на выдохе опустил скальпель и сделал надрез в соответствии с указаниями Антона. Человеческая плоть неожиданно легко подалась под острым как бритва ножом хирурга. Края по линии надреза разошлись в стороны, обнажая зияющую щель. Максим слегка покачнулся, но скальпель из рук не выпустил. Весь мир для него сузился до этого единственного разреза. Он еще никогда не резал живого человека, и это новое, доселе неизведанное, ощущение вопреки ожиданиям, придало ему сил. Он видел только собственную руку, сжимавшую нож и вторую, пытавшуюся чуть раздвинуть края раны.
— Хорошо начал, — подбодрил его Антон, — все правильно, молодец. А теперь помоги мне увидеть его аппендикс. Это отросток кишечника, который сильно воспалился и увеличился в размерах.
— А поточнее нельзя узнать, как он выглядит? — Максим был готов взорваться. Чрезмерная ответственность за жизнь мальчика, которую он ощущал каждой порой пот, который заливал ему глаза, несмотря на прямо-таки героические усилия Ольги, вынужденной взять на себя обязанности ассистентки и беспрестанно протиравшей ему лоб платком — все это портило ему нервы. Но самое страшное: половинчатое состояние шока медленно перерастало в полноценные ощущения. Руки опускались сами собой, и лишь мысль о жизни Фила останавливала его от того, чтобы все бросить и просто уйти. Поэтому он постарался выбросить из головы все до единой мысли (в первую очередь избавившись от крысы-паники, которая уже вовсю бегала в его сознании, но пока не кусала) и вновь склонился над мальчиком. Вновь облив для дезинфекции руки водкой (и, что уж греха таить, пару раз глотнув для храбрости), Максим раздвинул края надреза. Он испытывал отвращение и ненавидел себя за это.
— Смотри слева. Слева от тебя! — Антон говорил с надрывом в голосе, выдававшим его волнение. — Ты должен его увидеть.
— Ребята. Максим, — ни тот, ни другой не придали этому голосу значения; они оба были мыслями в
