еще перед всем классом.
— Знаю-знаю, — рассеянным тоном отозвался Д.Э., который особенно отчетливо помнил этим местом школьные годы.
— Ну, пожа-а… — опять заныл толстый.
— Ну, мистер Са-а… — подхватил длинный.
Мистер Саммерс вздернул правую бровь.
— Вот молодежь пошла, — сказал он. — Никакого понятия о гордости. Тьфу, смотреть противно!
—
— Ладно, — сказал вслух Джейк. — Ты, как там тебя, Хьюэт, марш на кухню. Возьмешь там поднос. Притащишь сюда. И смотри мне, чтобы тихо!
— А если попадусь? — испугался тот.
— Вот бестолочи! — возмутился Д.Э. — Скажешь, что… э-э-э… на полу нашел, несешь обратно и больше ничего не знаешь. Всему учить надо!
Джейк сам весь взмок, пока этот суслик носился в столовую и обратно. На лестнице несчастное дитя споткнулось с подносом. В дортуаре отозвался звон и грохот. Д.Э. вытер шею ладонью.
— Так-с, — сообщил он напряженно слушавшей шайке-лейке, — я мыться пошел. Буду через десять минут. Все, кто участвовал в безобразии, готовьтесь к серьезному разговору.
За шумом воды, лившейся в жестяное корыто, было не расслышать всех тех приключений, которые постигли по дороге Хьюэта, и вообще, учитель, спокойно приводивший себя в порядок в умывальной, при любых обстоятельствах оказывался ни при чем. Говоря честно, ему куда больше хотелось спать, и кстати уж подумать о вопросах, более насущных, но дело есть дело. Поэтому мистер Саммерс вытер шею полотенцем, облачился в халат поверх ночной рубашки и зловещей тенью появился на пороге дортуара.
— Хьюэт, — сказал он тем тоном, которым отец обыкновенно просил Розу принести трость или розгу, — дай мне поднос.
Дрожащий Тим Хьюэт принес поднос.
— Бам-м! — сказал поднос. — Бам-м-м! — Бам-м-м-м!
Тим стоял, краснел и, хоть жмурился, послушно подставлял лоб. Когда экзекуция кончилась, был отправлен в кровать. То же самое случилось с его толстым подельником. Который трусливо попытался прикрыть лоб руками, за что и получил подносом по заду. А также со всеми теми, кто позволил себе открыто высказаться в адрес пострадавшего коллеги.
— И вот так, — сурово сказал Джейк и спрятал поднос подмышку (кухня обойдется, самому нужен), — будет с каждым. Claro?
— Claro-claro! — трусливо прошептал дортуар.
Через пару недель, в четверг, что ли, утро началось не совсем удачно. Во-первых, Д.Э. решился завести разговор с преподавателем арифметики относительно вознаграждения. Цифра была дохлая: сорок пять долларов в месяц. Это с учетом того, что арифметика ценится, как не забыл похвастаться собеседник, куда выше, чем гимнастика. Отобранное у вечно жующего толстого печенье было слабоватым утешением. Затем выяснилось, что опять кончаются сигареты. А затем на занятие опять явилась мадам Гландау.
— Формуляр, мадам? — не успел собраться с мыслями Д.Э.
— На правильном заполнении формуляра занятий, — руки мадам Гландау сцепились на груди, — строится дисциплина. Ученики должны помнить, что все их промахи и достижения заносятся в формуляр. Учитель, в свою очередь, должен сравнивать результаты, сообразуясь с записями, чтобы…
— Я понял, мадам. Спасибо, что напомнили. Знаете, со всей этой разработкой программы как-то…
Ответом его не удостоили.
— Э-э-э, — Джейк повернулся к подопечным. — Кто раньше занимался формуляром?
— Мистер Бриксли, сэр! — отрапортовал ушастый Кокс. — И мистер Пенни, и мистер Лоудргрэйв. А мистер Гландау формуляр не вел, ему некогда.
— Безобразие какое-то, — проворчал новый преподаватель гимнастики.
Мадам согласно кивнула:
— Работы предстоит — видите сами.
— Будем исправлять, — решительно проговорил Д.Э. Саммерс и обозрел шеренгу. — Этот, как его…
— Бэзил, сэр. Хатчинсон, сэр, — пискнул толстый.
— Отлично, Хатчинсон. Ты назначаешься главным по записям. Сгоняй… то есть, сходи в мой кабинет, принеси сюда формуляр. Он в столе.
— Как? — испугалась мадам. — Вы хотите доверить документацию ребенку?
Джейк с тенью заботы на лице обернулся:
— Мадам, — строго обратился он к хозяйке. — Я вижу теперь, в чем заключалась ошибка моих предшественников. Никакой дисциплины, мэм. Так просто нельзя! Еще мой папенька говорил: никогда не делай за чадо то, что оно может сделать само!
Лицо мадам выразило внимание вежливое, но недоверчивое.
— Я прошу вас отнестись к моему заявлению со всей серьезностью, — тут Д.Э. придал голосу сокрушенный тон, который так любил похоронный церемониймейстер. — Теория — материя мертвая, мадам. Практика, практика, только практика. Только собственными руками можно постичь дело, которое должно преподать дитяти.
— Сэр! Да я в этом не понимаю ничего! — Хатчинсон испугался и достал из кармана спортивных брюк конфету.
— Вот и учись, — Д.Э. отобрал конфету и сунул в собственный карман. — Учись, мой друг, учись. Единственный способ научиться — взять и сделать. Бегом!
После этого он вновь повернулся к хозяйке.
— Ремесло, мадам, а любая хорошо сделанная работа есть ремесло, постигается только собственным его выполнением. Вы знаете, мой папенька всегда…
— Э-э… — мадам Гландау вежливо улыбнулась. — Я поняла, что вы имели в виду… Джейк. Очень хорошо. Прекрасно. Охотно обсужу эту тему с вами, когда найдется свободная минутка.
И мадам, показав в улыбке зубы, испарилась из зала.
Через минуту тихонько скрипнула дверь.
— Где формуляр? — поинтересовался Д.Э. Саммерс.
Толстый Хатчинсон переминался с ноги на ногу.
— Не знаю, сэр!
— А кто за тебя будет знать?
Хатчинсон втянул голову в плечи.
— Но, сэр, там столько всяких документов!
Д.Э. Саммерс постарался сделать невозмутимое лицо. Он был в своем кабинете (если так можно назвать тесную каморку перед раздевалкой) два раза и каждый из них приходил в такой ужас от количества бумаг, которыми был забит стол и все полки шкафа, что, раскрыв наугад одну папку, немедленно ее закрыл и больше ничего не трогал.
— Все нужно делать самому, — учитель направился к кабинету, дернул ящик стола и выхватил верхнюю бумагу.
Почерк предшественника потребовал некоторых усилий. Наконец, при содействии Хатчинсона удалось примерно разобрать:
В графе «Успехи учащихся» сплошь стояло «удовлетворительно».
— Так, — сказал Д.Э. Саммерс, — Бэзил, пиши…
Но не успел учитель наставить неповоротливое дитя, опять явилась мадам Гландау — в
